Александр Черненко - Моряна

Егорыч пытливо посмотрел на Дмитрия.

— А ты, — подступил он к нему, — должен этим делом наперед других призаняться. Махай сегодня же в район — на помощь Андрей Палычу и Григорию Иванычу! Да гляди, потверже будь, не отступай ни перед кем. Гляди!.. Э-эх, позабыл, верно, ты, как я с тобой толковал. Целую неделю на маяке долбил, чтобы классу набирался...

Маячник, поглядывая на дочь, что сидела с опущенной головой, все настойчивее корил и наставлял Дмитрия, надеясь, что сегодняшняя встряска образумит его, выведет на верную дорогу, как огонь маяка в непогожую ночь выводит ловцов к берегу.

Милиционер перебил:

— Это уж семейное пошло... Все ясно, граждане?

— Ясно!

— Как вода!

— Отлично! А теперь займемся моим делом, товарищ Зубов... Лексей Захарыч ваше имя-отчество? И вы, гражданин Макар... Как ваша фамилия? Ага! Останьтесь... Гражданка Анна Сергеевна Жидкова, тоже останьтесь. Собрание закрыто!

Милиционер облегченно вздохнул, вынул из портфеля папку, из папки — исписанную с обеих сторон карандашом бумажку и лист чистой бумаги для протокола.

— Согласно поступившего заявления...

Ловцы плотно обступили стол.

Дойкин стоял на берегу у своего излюбленного столба под маленькой крышей, напоминающей перевернутый гробик. Поодаль за ним топталась и негромко тянула церковные напевы Полька-богомолка; часто крестясь и кланяясь, она дергала плечами, отчего глухо звякала висевшая на шее якорная цепка с большим деревянным крестом.

Перед иконой червяком вертелся в малиновой лампаде огонек, и казалось, вот-вот он погаснет от ветра, но поплавок с фитилем был опущен глубоко в стаканчик, и огонек то выпрямлялся, то снова сжимался на дне лампады.

Минуя столб, торопливо шли на берег ловцы и рыбачки поглядеть на неожиданно уходящую в море флотилию Дойкина.

Моряна, трепля вдали махалки камыша, все крепчала, тихонько подвывал и посвистывая.

Долго стоял под иконой Алексей Фаддеич; ноги его ныли, и когда мимо прошла последняя рыбачка, он устало привалился плечом к столбу.

Сумрачно следил Дойкин, как одно за другим собирались отваливать от берега его суда.

Сегодня утром льды в протоке снова подвинулись, и от напора их выросли на средине реки крутые ледяные курганы.

Алексей Фаддеич закатисто вздохнул, еще раз вздохнул, покачал головой. Посылать в море флотилию было еще рано и опасно — льды могли порезать суда, затереть их, сжать, раздавить в щепы. Но приезжий настоял на своем...

К Алексею Фаддеичу спешил Мироныч. Он еще издали встревоженно, отрывисто заговорил:

— Не могу больше... Матерятся, требуют... Надо трогаться, что ли... Чего скажешь?..

Дойкин видел, как Мироныч волновался, беспокойно поглядывая по сторонам.

— Ну — с богом! — коротко отрезал Алексей Фаддеич и, перекрестившись, обнял компаньона, трижды поцеловал его. Помолчав, он жестко добавил: — Значит, помни, как уговорились: высадишь их на берег — и в море на лов... мне сообщи... а там видно будет...

Мироныч, казалось, на секунду заколебался, хотел что-то сказать, но, должно быть, раздумал, тряхнул головой и решительно повернул в сторону флотилии.

Стоявшие на берегу ловцы и рыбачки недоумевали, озадаченно разводили руками:

— И куда эдак рано?

— Куда торопятся?

— Вернулся же Васька Безверхов с пробитой реюшкой!..

— Порежут посудины!

— Непременно порежут!..

И только Ольга, жена Павла Тупоноса, не высказывала ни недоумений, ни сомнений. Она боялась, как бы муж опять не отказался от выхода в море. Крепко прижимая к себе ребят, Ольга беспокойно следила за Павлом.

Черный, как уголь, Цыган, кивая в сторону Дойкина, громко сказал ловцам:

— Видать, Алексей Фаддеич хочет всю рыбу в море один заграбастать... — и, зло усмехаясь, выругался.

В это время загремела якорными цепями дойкинская флотилия.

Первой отвалила от берега двухмачтовая грузная стоечная, под кормой ее на тросах шли емкие, широкие в бортах подчалки, а за ними, плавно покачиваясь, плыла высокая, острогрудая подбегная.

На корме стоечной, широко расставив ноги, стоял Мироныч; сняв шапку, он размашисто крестился, поочередно на все четыре стороны — на ост и вест, на норд и зюйд.

Ловцы, работая кто шестами, кто баграми, настойчиво продвигали стоечную по проглеям.

Когда отвалило от берега последнее судно, Дойкин снял фуражку и, поклонившись иконе Николы-чудотворца, неторопливо перекрестился. Взволнованно дыша, он пристально посмотрел на черный лик.

«И что творится на белом свете? — тревожно зашептал он. — Куда бежит жизнь?.. Волга в Каспий бежит. А жизнь эта куда?..»

Повернувшись к протоку, Дойкин увидел, как его флотилия, удаляясь от берега, искусно лавировала промеж льдов.

Алексей Фаддеич посмотрел на лик чудотворца и растревоженно спросил: «А может, обойдется?.. И советская власть ведь не без добрых людей... Где же ее, лучшую, взять-то?»

По проглеям медленно пробирались суда; ловцы шестами и баграми отводили встречные льдины или, разбивая их, гнали осколки прочь.

«...Где же ее взять, власть-то лучшую? — вновь спросил Дойкин и вновь посмотрел на черный лик, на лампаду; огонек в лампаде сжался, точно потух. — А может, и взаправду отчаянный человек? — подумал Алексей Фаддеич о нежданном госте. — Может, и впрямь по-настоящему подымет баев и казаков, как в восемнадцатом?.. А там, глядишь, подымется и вся Волга, вся Россия... Да и люди с ним — народ, кажется, лихой и отпетый... Дай им бог удачи! Господи!»

Он часто и громко задышал; по лицу его поползли багровые пятна.

Флотилия уходила все дальше и дальше от берега. Ловцы беспрерывно крушили льды. Со стоечной Мироныч махнул на прощанье шапкой. Дойкин ответил кивком головы, кивок пришелся не то Николе-чудотворцу, не то Миронычу.

Алексей Фаддеич заметил, как Мироныч, припав грудью на румпельник, круто сдвинул руль вправо, и стоечная вошла в широкую проглею; ловцы грузно налегли на шесты, продвигая судно вперед.

— Опаска! — крикнул с правого борта стоечной Антон. — Срежет, срежет!

Он с размаху вонзил багор в рыхлый покров встречной льдины; на подмогу Антону подбежал Павло Тупонос, и, натужась, они отодвинули ледяную глыбу в сторону.

Антон, шумно отдуваясь, откинул шапку на затылок.

— А может, зря мы с тобой, Павло, ушли с собрания-то? — спросил он Тупоноса.

— А может... — неопределенно пожал тот плечами и с тоской посмотрел на удалявшийся поселок.

— Вроде по-серьезному затевается дело с артелью-то.

— Вроде... — все так же невнятно ответил Тупонос, продолжая смотреть на поселок.

На носу стоечной стоял Яков Турка с высоко поднятым багром. Не дождавшись от отца обещанного выдела, он пошел сухопайщиком к Дойкину.