Рустам Агишев - Луна в ущельях

— Он примерит и будет знать, что у него все есть. А то ничего не успел купить сам.

Они сидели в ординаторской на покрытом простыней узком топчане, на какой обычно кладут больных во время осмотра. Здесь никого, кроме них, не было, и они разговаривали с той небрежной шутливостью, какая установилась в их отношениях с первого дня знакомства. А познакомились они так. Она стояла в очереди за билетом в кино, и, когда она была уже близко от кассы, к ней протолкнулся хорошо одетый молодой человек и, сунув в руку холодный металлический полтинник, попросил купить ему билет. Это было так неожиданно, что она ничего не успела сообразить и машинально купила два билета. Места, как водится, оказались рядом. С этого знакомство и началось.

— Знаешь, Динка, мне иногда бывает чертовски трудно с тобой разговаривать, — сказал он.

— Почему?

— Черт тебя знает, — он сердито сдвинул густые черные брови, — то ты нормальная девчонка, то выламываешься, как переспелая поэтесса, не успевшая выйти замуж:

— Чем именно я тебе досадила?

— Просто трудно бывает с тобой найти нужный тон. Вот и приходится говорить одно, думать другое, делать третье. Тебе я говорю: «Вадим Сырцов будет жить!», а про себя уныло гадаю: «Протянет ли до лета?» В то же время прописываю ему курс лечения на сто лет жизни. Зачем ты хочешь везти его в Москву?

— Элементарно, — с усилием сказала Дина. — Там профессора, академики. Надо испробовать все средства.

— «Академики»! — передразнил Лебедь. — Там, конечно, к услугам дураков и аллопаты, и гомеопаты, и прочие разные колдуны. А что толку? Если у природы в данном месте образовалась брешь, — ничем не заделаешь. «Напрасны ваши совершенства», как говорится. Возьмем для примера Николая Островского. Как тяжело все переживали его болезнь. Андре Жид плач поднял на всю Европу. А спасти не удалось.

— Замолчи! Ты приводишь те примеры, которые тебе выгодны. А сколько случаев, когда воля к жизни в конце концов побеждала. Возьми четверку наших ребят во главе с Зиганшиным. Их носило по океану сорок девять дней, и они победили.

— Сравнила! У них было хоть крошечное, но надежное судно, и они были здоровы. Здесь этот случай совсем ни к селу ни к городу.

Дина отошла к окну. Лебедь невольно задержался взглядом на ее фигуре, но, заметив, что затененное со двора высоким ящиком окно отражает, как зеркало, быстро отвел глаза и, закуривая, задул огонек спички тонкой струйкой дыма.

— Ты мне все-таки растолкуй… как могло это случиться, — глухо попросила Дина.

— Щербинка в зубе. По ней, как судебные медики по отверстию от пули, я нарисовал полную картину. Вместе с пищей он наглотался, видать, порядочно и давно крупиц урановой смолки, дробя ее зубами, как жерновами. А уран, соединяясь с фосфором костей, образует нерастворимые соединения, которые, в свою очередь, расправляются с кроветворной системой, как колорадский жук с картофельной ботвой. Правда, это не столь изящное сравнение…

— Перестань! Это ужасно! — Дина выдохнула воздух и кончиками пальцев быстро смахнула с ресниц слезы. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Пытаются. Но результат пока… — Лебедь нарисовал в воздухе нуль и развел руками.

Дина взглянула на него и спросила:

— Что ты рисуешься даже сейчас? Не стыдно?

— Я тебя понимаю и не сержусь на тебя… — очень мягко и просто заметил он. Помолчав, перевел разговор на другое: — Предок пишет что-нибудь?

Лебедь знал от нее о планах переезда и, по-видимому, имел в виду именно это. Дина пожала плечами.

— У него какие-то неприятности. Он, правда, и сам их предвидел, но сейчас молчит. Это тетя Мирдза проболталась маме по телефону, а мать уж, ты знаешь…

— Не мать, а восторг! — воскликнул он искренне. — В сорок пять выглядеть цветущей женщиной… Впрочем, каждому возрасту присуща своя прелесть. Как говорят французы, женщина очаровательна в двадцать, непобедима — в тридцать, незабываема — в сорок. Ты, видно, замешана из того же теста.

Дина подняла на него глаза и покачала головой:

— Нет, Игорь, я хотела бы не так. Если бы можно было, я хотела бы однажды вспыхнуть ярко и кому-нибудь принести счастье. И все. Понимаешь?

— Нет.

Девушка изумленно на него взглянула и сказала медленно, тихо:

— Мне порой жалко тебя. Ты любишь притворяться, и сам не знаешь — зачем. Ну, ладно, я пойду.

— Дина…

Она посмотрела на него, молча прошла через комнату и затворила дверь.

Вадим перелистывал свежую «Неделю» и давно дожидался Дину. Прочитан был от корки до корки еженедельник, исследованы до единой крапинки потолок и стены, шкаф и сучки на его некрашеных стенках, пересчитаны все семнадцать ребер батареи центрального отопления под окном. Осталось пересчитать витки на электропроводке, но дальше боковой стенки дело пока не шло — не хватало терпения.

Привыкшему всегда что-то делать, двигаться, работать, торопиться, все время торопиться, Вадиму только первая неделя в больнице была, пожалуй, приятна, он отдыхал. А после новогодней ночи, словно положившей невидимую черту между прошлой жизнью и настоящим, между мечтами и реальностью, он заскучал в чистой и теплой комнате. Вспоминал тайгу, свои бесконечные переходы и скитания, и убогий, крытый корьем шалаш казался ему куда краше больничной палаты.

Родителей Вадим не помнил, или почти не помнил. В местных газетах, как он узнал, став взрослым, писалось в ту пору, что оба они были враги народа. Доставленный из детского сада прямо в детский дом, мальчишка рос угрюмым и нелюдимым. Он помнил отцовы крепкие плечи и ласковые руки матери, которые никогда не отдыхали и всегда о нем заботились. Их не было в детдоме, не было нигде… Он думал о них, а время шло. Минула война, прошли пионерские годы с летними лагерями на лесистом берегу Каргиня, с торжественной линейкой по утрам и кострами до неба перед отбоем. Геологический закончил в одном из сибирских университетов, попав туда по конкурсу. Служба да тайга — вот пока и вся биография. Дина? Да, Дина.

Первая после тундры встреча произошла в кабинете главного геолога. Комната была не очень большая: Вадим запомнил светлые шторы и обилие образцов на столах, на полке, в шкафу, даже, кажется, на полу.

Они поспорили тогда с отцом Дины. Прилетев с поля на попутном вертолете, Вадим азартно требовал разделить отряд и отступиться от проекта в пользу более перспективных маршрутов. Стырне спокойно повторил излюбленную фразу: важен любой поиск, чтобы закрасить белое пятно.

— Зачем мне вскрывать, например, третью линию, когда проходит-то она между двумя пустыми, уже вскрытыми? — горячился Вадим. — Это же напрасная трата труда, времени, государственных денег.

Главный геолог повторил: