Эдуард Шим - Ночь в конце месяца

Когда он рассеялся, я увидел, что с поезда почти никто не слез. А по платформе, вдоль вагонов, медленно шла Алька. Откуда она взялась, я не заметил.

Держа в руках пучочки подснежников, она водила глазами по окнам и, словно пересчитывая их, шевелила губами.

С одной из площадок протянулась рука. Алька отдала подснежники, сунула за пазуху свернутые трубочкой деньги.

Чтоб не встретиться, я схватил бидон и, перескакивая через рельсы, выбежал на проселок. Меня словно ударили по лицу.

На другой день я сам пошел за подснежниками. Я соберу их много, и, может, сам стану продавать, и принесу деньги Альке… Как же я раньше-то ничего не видел и не понимал!

Но нарвать подснежников мне не удалось.

В ту ночь ударил неожиданный, не по-весеннему жгучий заморозок. Каленая земля стонала под ногой, на реке скрежетал и гулко трещал лед.

В лесу вода тоже замерзла. Дул ветер, но трава и кустарник не шевелились, закостенев от мороза.

Я отыскал подснежники. Они тоже стояли прямо, недвижно, будто отлитые из зеленого стекла. Я протянул руку, и от первого же прикосновения цветок тоненько зазвенел и рассыпался.

Другой цветок мне удалось отломить целиком. Я поднес его ко рту и долго дышал, стараясь оживить. Но едва он покрылся испариной, как завял, уронив лепестки.

Цветы эти уже нельзя было отогреть.

Не замечая стужи, я бродил по лесу, и под ногами у меня позванивали, ломаясь, мертвые подснежники.

Алька больше не подходила ко мне. И в Жихарево стала бегать другой дорогой, чтоб не показываться у нашей избы.

Потом у нее умерла мать. Альку забрали к себе родственники. Я думал, что в Жихарево, но затем узнал, что нет. Альку увезли в город Будиславль.

От нас до него я насчитал сто восемьдесят шесть километров.

Вечером, после работы, в палатку забежал прораб, поискал глазами — кто тут есть? — и увидел Женю.

— Кузьмина! — сказал он умоляюще. — Слушай, будь человеком, а?..

И, не давая опомниться, начал говорить, что двухсотый пикет кончили бетонировать, бетон стынет, а печку топить некому, потому что две истопницы укатили в Сатангуй сдавать экзамены.

— Я бы послал другого, но ведь все измотались за день, уснут, к чертовой бабушке! — сказал прораб и ради наглядности закрыл глаза.

Надо было ему ответить, что она, Женя, работала не меньше других, тоже измоталась за день, у нее промокли ноги, до смерти хочется влезть под одеяло и согреться, уснуть… Но Женя смутилась и прошептала:

— Хорошо, Пал Семеныч.

Прораб долго объяснял, что она должна делать, выдал на всякий случай коробок спичек, показал, как зажечь сырые дрова, — Женя терпеливо слушала и кивала головой.

Она опять надела валенки, показавшиеся теперь очень тесными и тяжелыми, сунула в карман кулек с печеньем — чтобы не скучать ночью — и, поеживаясь, вышла на улицу.

К вечеру сильно похолодало. Над палаточным городком висел морозный туман, сквозь который еле различались макушки сосен. Люди попрятались, на тропинках было пусто, лишь у гаража суетилось несколько шоферов: сливали воду из радиаторов. Над гаражом поднимался плотный, будто накрахмаленный, пар. Даже смотреть на него было зябко.

Женя ссутулилась, пихнула кулачки в карманы ватника и скорей побежала к дороге. До пикета 200, наверно, километра четыре, надо поспеть туда засветло.

Уже полгода она жила здесь, в тайге, а все не могла к ней привыкнуть. В палаточном городке, хоть и расположился он на поляне, почти не страшно. А едва отойдешь подальше — обступят вплотную деревья, закроют небо. И сразу будто в снег провалилась: станешь ниже ростом, какой-то пришибленной, жалкой, даже кричать хочется… Слишком она большая, тайга.

Вот и сейчас, на тесной лесной дороге, сделалось неуютно и одиноко. Тишина, мертво, — словно и нет на земле ничего, кроме этих зеленоватых снегов, мохнатых заснувших сопок да рыжей зари, которая медленно гаснет за стволами.

Поддавая ногой ледышку, Женя шла и старалась не глядеть по сторонам.

Минует год-другой, и где-то здесь, в этих местах, может — вот за той развилкой дороги, вырастет в тайге новый поселок. Там у Жени будет свой дом.

Рядом с первой электролинией, которая строится сейчас, будет протянута вторая, куда мощней. И строить ее будут уже не наспех, а основательно, с размахом: сначала раскинут поселки для рабочих, проложат крепкие дороги, наладят связь, и только потом начнут рубиться сквозь леса.

Женя останется работать на этой второй линии. Она сама не заметит, как приживется в этих краях и полюбит здесь всё — и ясные, почти не умеющие хмуриться небеса, и недолгие весны со звонкой водой и холодными, будто запотевшими, цветами, и даже самоё молчаливую тайгу, в которой откроется наконец своя добрая, неброская красота.

А потом, когда пройдут уже не годы, а десятки лет, и настанет черед вспоминать о молодости, Жене покажется, что вся ее жизнь, начиналась именно здесь, на этой стройке, — вот с этих палаток на поляне и с первых мачт, поставленных на трассе.

А может, она запомнит еще точней, и когда-нибудь скажет себе, что все началось вот с этого вечера, с пикета 200 и с маленького задания, которое надо было выполнить. Впереди зафырчал с подвывом хриплый мотор, показались мохнатые снопы света. Бетонщики возвращались домой с трассы.

Другая девчонка на месте Жени выскочила бы навстречу, остановила машину, расспросила бы — что там на пикете? Но Женя сошла с дороги в кусты и молча проводила взглядом грузовик.

В кузове, обнявшись — чтоб меньше качало, — стояли в заляпанных ватниках ребята, назло холоду и усталости орали песню. Кто сидит за баранкой, Женя не разглядела. Как раз потому, что хотелось разглядеть…

Мальчишки тоже не заметили Женю. Переваливаясь, обдирая бортами кусты, грузовик ушел, скрылся в сумерках. Недолго слышалась и песня, — эхо в тайге отозвалось приглушенно, потом еще слабей, и смолкло.

Вздохнув, Женя опять пошла по дороге.

На просеку она выбралась, когда уже совсем стемнело. Не было видно ни пней, ни поваленных деревьев, только мерцал снег да вдали, на бледном небе, чернела поднятая вчера угловая мачта.

Пикет 200 находился на склоне сопки. Это была просто яма, сверху закрытая брезентом. Женя отогнула его и спустилась вниз.

Там было как в землянке: низкий потолок над головой, топящаяся железная печурка, на стенах поблескивает оттаявшая глина, сыплются камешки…

Посредине ямы — два столба — бетонные фундаменты. На них будет поставлена мачта.

И вся работа Жени заключается в том, чтобы сидеть здесь до утра, топить печку и греть эти фундаменты.

Женя уже бывала в таких котлованах, видела, как дежурят истопницы, и знала, что ничего трудного в этой работе нет. Только не трусить, не думать о своем одиночестве, не пугаться шума деревьев — и все будет в порядке.