Эдуард Шим - Ночь в конце месяца

Она усмехнулась: вот шалапутный! — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица; оно было какое-то изменчивое, ускользало… А уже засыпая, вдруг пожалела, что Серега так легко отказался от мысли ее поцеловать.

Затем она стала все чаше приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое. Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за человек Серега.

Он был добрый, — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым, — иногда так шутил, что насмерть обижал человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами… Был честным, но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя таких странных людей…

Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти гладкие, обычные письма, — а может, она сама не хотела, чтоб уложился.

Все стало понятным лишь недавно.

Женя работала на трассе; в этот день строителям солоно пришлось: попался очень трудный пикет на крутом склоне горы.

К нему надо было спустить машины с жидким бетоном. Два самосвала попробовали съехать вниз — и не смогли, сорвались. Шоферы едва успели выпрыгнуть; переворачиваясь, круша деревца и кустарник, машины прогрохотали с откоса.

Третий шофер отказался ехать. А ждать было нельзя, — бетон в кузове застывал.

Тут среди рабочих появился Серега. Никто его не просил ехать, он сам взобрался на откос и сел за баранку чужой машины.

— Куда ты, шалавый!.. — закричал шофер. — Ведь башку напрочь…

Серега засвистел беспечно и дал газ. На лице у него не отражалось ни страха, ни волнения, — обычная дурашливая улыбочка. Он словно не понимал, насколько это опасно.

Легко, будто пританцовывая, машина пошла вниз. Она так накренилась, что бетонное тесто выплескивалось через борт. Еще секунда — и опрокинется совсем…

У котлована все замерли. Женя зажмурила глаза, сердце у нее будто зажали в кулак, — не вздохнуть… А когда открыла глаза, все было кончено. Самосвал стоял на краю котлована, мальчишки сгружали бетон. Серега не обращал на них внимания и с топотом гонялся за Идкой Лепехиной, отнимая у нее булку.

Не помня себя, на ослабевших ногах Женя пошла к нему, чтобы схватить за рукав, сказать — разве так можно!.. Не смей больше, никогда не смей!..

И вдруг испугалась, потому что впервые осознала, как дорог и близок он сделался ей.

Сейчас она сидела с ним рядом, и это была такая радость — слышать его дыхание, видеть лицо, освещенное теплым, красным светом, чувствовать его руку… Она забыла обо всем и ничего больше не желала — только бы эти минуты не кончились сразу…

Серега тоже улыбнулся ей, подмигнул, потом глаза у него стали круглые и внимательные.

Неизвестно, что промелькнуло в его голове, но Серегина рука вдруг отвердела и надавила Жене на плечи. Он быстро наклонился, обдавая запахом табака, — сдавил, стиснул…

Женя не успела отодвинуться, она не сразу сообразила. А когда поняла и рванулась, — Серега уже опрокинул ее на брошенный возле печки полушубок. Видя, что она не дается, он забормотал что-то и опять подмигнул.

И то, что все это было сделано так легко, просто — будто Серега потянулся выпить ковшик воды, — было самым ужасным и невозможным. Женя задохнулась от одной этой мысли, и забилась, закорчилась, отталкивая его руки.

Она уже слабела, и чувствовала — сейчас все оборвется, больше нет сил, нет возможности… И вдруг, при взблеске догорающего пламени, близко над собой увидела лицо Сереги.

Опять это был новый Серега, не такой, как прежде: перекошенный рот, стиснутые зубы, в глазах что-то жесткое и вместе с тем — виноватое, умоляющее…

И, увидев это, она поняла, что Серега сам не верит, что сможет с ней совладать.

Он тоже понял, что она заметила это, и навалился сильней, выламывая ей руки.

Но было уже поздно. На какой-то миг Женя ощутила себя сильней, и теперь ничто не заставило бы ее уступить… Она словно закаменела, не чувствовала боли, страха, — Серега наконец не выдержали отпустил руки.

Оттолкнув его, она вскочила. Мысли мутились, черные полосы рябили перед глазами, «дрянь… дрянь… дрянь!.» — выговаривала она бессвязно..

— Ну чего ты? — утирая потный лоб, изумился Серега. — Укусил я тебя, что ли?

Вероятно, он на самом деле не понимал, из-за чего она так возмущается. Он был немного сконфужен, растерян, но смотрел открыто, не отводя глаз…

— Какой же ты… какой… — Женю всю колотило, губы не слушались.

Серега невольно отодвинулся, подобрал под себя ноги.

— Взыскание наложу! — сказал он испуганно.

Женя шагнула к нему, наступила на что-то мягкое, хрустящее, — полушубок. Поддала его валенком:

— Сейчас же… сейчас вон! Чтоб ни минуты!.. А то — не знаю что сделаю!..

Серега послушно встал, и, путаясь, не попадая в рукава, начал одеваться. От нетерпения Женя подпихивала его кулачком в спину:

— Да скорей же!!

Он торопливо начал оправдываться, говорить, что не хотел ничего плохого, что все получилось нечаянно; Женя слушала эти слова, они казались ей гнусными, лживыми, — и хотя она сознавала, что других слов у Сереги нет и не может быть, злилась еще сильней.

— Вон!

Серега обалдело оглянулся и полез из котлована.

Сидя возле темной, остывающей печки, Женя поплакала. Теперь уже не от обиды и злости, а просто потому, что возникла внутри какая-то пустота, и не хотелось думать и что-то делать.

Она опять услышала, как срываются с брезента капли; были они сейчас редкими, неторопливыми, Женя для чего-то считала их и боялась, что они совсем перестанут падать. Словно в тот миг, когда все замрет, и должно что-то случиться.

Прислушиваясь, она ловила знакомый звук… но капля медлила… и все длилась, длилась тягучая тишина… и когда уже захлестывала и казалась невозможной, рождался почти неслышный щелчок. Женя облегченно вздыхала.

Потом она поняла, что считает капли для того, чтобы не думать о Сереге. Происшедшее было слишком неожиданным, оно словно оглушило ее, и теперь следовало переждать, прийти в себя, перед тем как снова о нем вспоминать.

Она насильно заставила себя размышлять о другом. Вот она опять осталась одна в котловане, на глухой просеке, вдали от жилья и людей. Ей никто не поможет. Как быть?

Но эти мысли, еще недавно пугавшие ее, теперь стали безразличны. Ну и что, если печка погаснет? У Жени хватит веских причин, чтобы оправдаться перед начальством.

И она стала подбирать оправдания. На просеке глубокий снег, темнота, разве проберешься? Да и где найдешь эти поваленные деревья, их давно замело. А если и найдешь, то не руками же ломать ветки, даже перочинного ножика нет. Кто сможет упрекнуть ее, если она не пойдет за дровами?