Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая

Камня было очень много на острове. Из двадцати пяти гектаров всей его площади около десяти приходилось на камень. Редкий сосновый лес, пригодный на мелкие постройки, рос почти на голых камнях. Младшая девочка очень жалела ту часть смешанного леса, которую уже вырубили. Там росло много черники и подберезовиков. А под соснами на камнях росли только горькуши да брусника. И ольховник она жалела с малинником. Но мать ей пояснила, что иначе нельзя было. Если бы не вырубили тот лес, то не было бы сейчас ни лугов, ни пашни.

Этой семье очень трудно доставалось то, что они ели. Хозяин должен был в ссудную кассу много сотен тысяч марок. Мы с ним как-то подсчитали, сколько дохода сможет давать остров в самую лучшую свою пору, когда будет засеяно все пригодное для распашки и когда траву будет давать вся земля, отвоеванная у болота. Получалось так, что даже и в этом случае выплата долга растянется на десяток лет. Я сказал ему:

— Зачем было тебе уходить с перешейка? Оставался бы там и жил сейчас на своей прежней земле.

Он ответил:

— Не от меня это зависело. Был приказ военного командования.

— А если бы не было приказа, ты бы остался?

Он долго молчал, подпирая кулаками свои мясистые щеки так, что они превратились в сплошные складки, и наконец сказал:

— Кто знает.

Жили они временно в старой хижине прежнего хозяина — рыбака. Скот поместили в новом сарае. А я прожил первую зиму своей работы у них в новой бане. Электричества, конечно, не было на острове, и мы пользовались керосиновыми лампами, хотя Ээту уже поговаривал о нефтяном двигателе, мечтая на его основе соорудить собственную электростанцию. Но ему, пожалуй, предстояло еще очень долго держать нефтяной двигатель только в своих мечтах, если иметь в виду висевшие над ним страшные долги.

А я не имел долгов. Но зато я не имел также острова и жил не в своем доме. А по субботам даже баня переставала быть моим жилищем, и я выносил из нее свои вещи, чтобы освободить место для семьи хозяина, которая сразу занимала все ее полки, моясь и парясь вволю и оставляя мне самую малость горячей воды и жара.

Вещей у меня было не много. Для инструментов я сколачивал ящик на каждом новом месте работы. А из белья заводил не более одной чистой смены. С наступлением холодов хозяин уступил мне по дешевой цене свои зимние сапоги и старый полушубок в счет моего заработка. И опять у меня не стало заботы о вещах, оставленных в Кивилааксо.

Делам на острове не виделось конца, и это меня радовало. Мне уже надоело слишком часто переходить с места на место. Постепенно я привык думать, что проведу на этом острове очень долгое время. И семья Хаапалайнена тоже, кажется, привыкла к такой мысли. Не нуждаясь в деньгах, я не напоминал хозяину о плате за работу, и это тоже делало меня в его глазах как бы своим человеком.

Как-то раз, когда я работал, потный и раздетый, на расчистке места для гумна, меня во время передышки продуло сырым, холодным апрельским ветром, и я простудился. Видя, что у меня жар, Ээту протопил баню погорячее и основательно меня попарил. И пока он со мной так возился на верхнем полке, в бане успели помыться и попариться все остальные члены его семьи.

К утру стало легче, и за день я окончательно отлежался. Однако с тех пор как-то незаметно повелось, что в баню я стал приходить вместе с Ээту. А так как его семья не привыкла мыться врозь, то и все остальные набивались в баню вместе с нами. И этим я как бы еще более был признан у них своим.

Но мысль о родном доме все же не покидала меня, и на следующее лето я собрался-таки его навестить. К тому времени я успел выстроить Хаапалайнену новую конюшню и заготовить деревянный верх для коровника, стены которого предстояло сложить из камня. Постройка дома и гумна откладывалась на последнюю очередь из-за недостатка крупных бревен. Их Ээту собирался пригнать из Ловизы в плоту, вместе с досками, гвоздями и рулонами толя и картона. Кирпич для печи и черепицу для некоторых крыш он тоже заказал, собираясь перевезти их на боте.

Я сказал ему, что могу совсем не вернуться, если меня очень уж потянет в Кивилааксо, но могу и вернуться. Про себя же я решил, что скорее не вернусь, чем вернусь. Но, как говорится: «Не выливай старой воды, пока не запасся свежей». Я даже инструменты свои оставил временно на острове, зная, что у Арви Сайтури они не понадобятся. Ээту сказал, что согласен ждать меня месяц. Если в конце этого срока я не появлюсь, то он берет себе другого плотника. Он велел своему сынишке доставить меня на моторном боте в Ловизу, откуда меня дальше повезет автобус.

Да, он все еще стоял в конце каменистой лощины у озера и ждал меня, мой родной дом, хотя вид у него уже был такой, словно его накренило ветром, дувшим со стороны озера. И, подходя к нему по той стороне лощины, которая прилегала к землям Ууно и Оскари, я подумал: «А кто может мне помешать поставить на этом же месте новый дом? Никто, даже Арви Сайтури. Ведь не может же он утверждать, что это не мой дом? Не может. И если я поставлю тут же новый, крепкий дом, то и с этим он должен будет примириться. А если с ним столковаться по-хорошему, то можно будет поставить рядом стойло для коровы и баню. Непростительно жить у озера, не имея бани. И тогда весь этот участок, где сейчас растет картошка Арви, может перейти ко мне, как он переходил в свое время от моего отца к Илмари Мурто и затем к доброй толстощекой Каарине».

Так я раздумывал, идя к своему дому по той стороне каменистой лощины, которая прилегала к возделанным полям Ууно и Оскари, уходящим от нее вверх по склону. Этот склон был у них очень хорошо обработан, что позволило им вперемежку с рожью и овсом сеять на нем также и пшеницу. Я позавидовал им, конечно, разглядывая и взвешивая в руках отдельные колосья, в которых зерна были еще зелены. И, даже оказавшись недалеко от своего дома, стоявшего среди редких кустов ивы вблизи озера, я все еще не перестал поглядывать на их желтеющие хлеба, украсившие собой каменистый склон.

Я редко с ними встречался в жизни, а после войны еще совсем не виделся. Следовало бы заглянуть к ним, конечно. Как-никак это были мои соседи и товарищи детских игр. Но не очень-то удобно было бездомному и безродному человеку, не имеющему за душой ничего, навязываться своей персоной к людям состоятельным. Не стоило их тревожить. Каждый своими силами преодолевает ухабы жизни. И тому, кто успевает в этом преодолении, не всегда приятно видеть перед глазами обойденного удачей.

Все же я не сразу отошел от их владений. Слишком невесело выглядело то, что ожидало меня там, на берегу озера Ахнеярви, куда выходила эта лощина с наплывами мелкого камня и песка. Правда, озеро ярко блестело на солнце, но мой дом от этого не стоял прямее и зеленевший позади него в песчаных бороздах картофель не становился моим. Две тропинки подходили к моему дому, но и они соединяли его не бог весть с какими прекрасными местами, ибо одна из них вела в усадьбу Сайтури, а другая, прижимаемая к берегу озера его хлебами, шла в направлении дачи Муставаара.