Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

Шербек не мог оторвать глаз от Кузыбая, словно видел его впервые. Его поразило, что этот скромный, незаметный чабан знает такие чудесные слова, что у него такой сильный, приятный голос.

Песня окончилась. Зазвенели пиалы. Со всех сторон только и слышалось:

— Спасибо отцу твоему! Молодец!

— Кузыбай! Брат мой, не убивайся, пожалуйста. Как только Шербек приедет в твой кишлак, то тут же вышлет к тебе любимую, — не выдержал Туламат.

Девушки опустили глаза, а парни захохотали. Но после этих слов Кузыбай почему-то побледнел. Шербек почувствовал на себе его настороженный, брошенный исподлобья взгляд и расстроился. Почему? Разве он сделал ему что-нибудь плохое? «Наверное, просто показалось», — решил он.

Подали дымящуюся шурпу. За домом, на ровной поляне, разожгли костер. Туламат, выросший перед гостями как из-под земли, скороговоркой проговорил:

— Аминь! Пусть вместе живут до старости Айсулу и Суванджан, но не надеются сегодня на свадебный занавес. Пусть любуются друг другом. Да и мы хотим видеть молодых.

Все заулыбались. Конечно, времена сейчас другие.

А Туламат продолжал:

— Мои младшие братья и сестры, ну-ка, разомнем ноги. У кого огня не хватает — пусть подойдет к костру. Веселитесь, пляшите! Выводите в круг Айсулу и Суванджана. Таковы правила современной свадьбы!

Молодежь повставала с мест и двинулась к костру. Бубнист, подогрев на огне инструмент, вскинул его над головой — и в воздух посыпались, словно горошины, дробные звуки. Потом бубен охнул от сильного удара и снова залился трелью. Туламат расправил усы, сдвинул залихватски набок тюбетейку, поправил двойной поясной платок и, взмахнув длинным, широким рукавом черного халата, пошел первым по кругу. Смешно гримасничая, он подтанцевал к стройному пареньку, разносившему чай, и вытащил его на середину:

— А теперь утоли жажду людей своим искусством.

Парень с изящной талией будто только и ждал этого; он протянул Туламату чайник и пиалы, поднял руки и, щелкая пальцами, как кастаньетами, мелко семеня, легко пошел по кругу. Пройдя два раза вокруг костра, остановился возле белолицей, хорошенькой девушки, стоявшей рядом с Айсулу, и потянул ее за руку в круг. Девушка попыталась улизнуть, но Айсулу не пустила.

— Не станцуешь — знай, на твоей свадьбе я не поднимусь с места, — сказала она нарочито обиженным голосом.

Девушка растерялась и застыла в кругу.

— Давай «Кари наво»! — крикнул кто-то.

— Нет, лучше «Я опьянен, девушка». Ух, и танцуют же под нее! — крикнул другой.

Но паренек, что стоял у радиолы, не обратил на эти крики никакого внимания и поставил пластинку с танцем «Тановар». Девушка раскинула руки и поплыла, словно лебедь. Кто-то из сидевших возле костра затянул песню:

— Значит, шурпа пошла не впрок бедняге, — пошутил кто-то.

— Обождите, скоро плов поспеет!

— Не мешайте танцевать! — призывал к порядку чей-то рокочущий бас.

Хохот оборвался. Белолицая девушка все плыла, словно лебедь, кокетливо поводя бровями-стрелками.

И снова послышался голос певца:

— Эй, братишка, придержи чувства! — грозно предупредил Туламат.

Девушка, танцуя, приблизилась к певцу, будто рассердившись на него, быстро закружилась и поплыла дальше. Кто-то глубоко вздохнул, кто-то шепотом заметил:

— Сама-то сладкая, будто конфета в китайской обертке.

клялся певец. А белолицая, бросив на него взгляд свысока, будто говоря: «А ну-ка, поглядим», чуть заметно улыбнулась и, взмахивая руками-крыльями, подлетела к Шербеку. Со всех сторон захлопали. После Шербека пошла танцевать Нигора, потом Туламат, жених и невеста... В этот вечер неплясавших не было. Свадьба затянулась до рассвета.

Нигора вышла из дому. Лучи солнца были такие яркие, слепящие, что она не выдержала и зажмурилась. Повсюду были следы вчерашнего торжества. Вон под деревом лежит корноухий пес Джанизак-аксакала и, крепко зажав передними лапами свою долю от свадьбы — большую мозговую кость, усердно гложет ее. Под навесом на тонком паласе, положив голову на седло, заснул Туламат. Его богатырский храп разносится по саду, густые усы при каждом вздохе вздрагивают.

Невольно на память Нигоре пришла строчка из «Алкамиша» [31] Алкамиш — узбекский народный эпос. :

Потрудился он вчера: и плов готовил сам и гостей встречал. А парням, что обслуживали на свадьбе, ни минуты не давал покоя. Только и слышно было: «А ну-ка, подбрось, братишечка, дров в огонь», «Братишка, принеси-ка воды...» И сам не сидел на месте и других заставлял двигаться. А теперь спит так, что отрежь ему руку, ногу — не почувствует.

За навесом — два очага, рядом разместились два больших чугунных котла. На них вместо крышек наброшены скатерти. Будто прикрывшись платками, они тоже дремлют после тяжелого труда.

Нигора прошла через двор, отодвинула большое бревно от калитки и вышла на улицу. Долина Куксая иссиня-голубая. Наверху задумался Кашка-тав, опустив свою плешивую голову. Нигора тоже почувствовала во всем теле приятную усталость. Она зевнула и, поежившись, прошептала: «Холодно». Пожалела, что не надела жакет поверх атласного платья.

Спускаясь к реке, Нигора улыбалась, вспоминая вчерашнее веселье. Хорошая была свадьба! Хорошо, что жених и невеста не сидели за занавесом, как полагалось в старину. Они порхали, как ласточки, и всех веселили. Суванджан и Айсулу — дети этой свободной, гордой, чудесной природы. В них есть что-то от этих высоких гор, упирающихся в синее небо, от вечнозеленых елей, от прозрачного Куксая. Они дети своего времени, сердца их не знали ран. Потому-то обычаи седой старины не стали преградой для их ликующей любви. Посмотрите-ка, после свадьбы, проводив часть гостей, а часть уложив спать, они отправились на свое стойбище за Кашка-тавом. Им даже и в голову не пришло, что по правилам так делать не полагается. Живите долго, птицы свободные!

Когда Нигора, умывшись речной студеной водой, возвратилась в дом, Туламат и Шербек уже встали и разговаривали с табунщиком Юлдашем. Юлдаш, прихрамывая, подошел к Нигоре и подал руку. Увидев его бледное вытянутое лицо, покрасневшие и полные слез глаза, девушка с тревогой спросила:

— Не выспались?