Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

Он придвинул ближе к себе настольную лампу и стал перелистывать тетрадь, на обложке которой было написано: «Наблюдения». Глянув на стенные часы, покачал головой.

«В день нужно выделить не менее двух часов. Иначе не успею записывать, систематизировать свои ежедневные опыты», — сказал он сам себе. Целых три дня он не записал ни строчки. Завяз в составлении проекта трехлетнего плана. Да хоть проект-то был бы полным!

Шербек взял ручку и склонился над тетрадью.

Тихая ночь. Иней на окнах. В печке трещат дрова.

Шербек побывал в винограднике, где трактором рыхлили междурядья. Обратно возвращался вместе с Назаровым.

— Вы видели, как Талибджан сидит на прицепе? — спросил Назаров. — Хорошо работает. Настоящий парень.

— Хорошо бы оказать ему помощь, — сказал Шербек.

— Согласится ли? Уж очень гордый парень. Мать его, наверное, знаете? Доярка Салтанат-апа. Дала ему свои сбережения: купи себе пальто, костюм — не взял. Обиделся, что вместо того, чтобы ему одевать мать, она его, молодого, одевает. «Заработаю — оденусь. Иначе буду ходить в солдатском, пока не останутся лохмотья». Так и сказал матери.

Этот разговор почему-то напомнил Шербеку младшего сына уста Хамида — Халмурада. Чем-то он похож на Талибджана. Но чем — так и не мог определить. Талибджан крепкий, как чугун, а Халмурад даже на одну его руку не потянет. А может, вспомнил потому, что получил недавно письмо от Халмурада? Шербек порылся в кармане пальто и, вытащив конверт, протянул его Назарову. Назаров на ходу развернул письмо и прочитал: «...Мой учитель, посмотрев макет моего скульптурного памятника на могилу Бабакул-ата, сказал, что я вернулся из кишлака на скакуне. Шербек-ака, вы представляете себе, какую услугу вы оказали мне? Ведь на скакуна, о котором говорит учитель, посадили меня вы. Я дал клятву до самой смерти не расставаться с этим рысаком. Как только закончу институт, непременно возвращусь в родной кишлак. В Аксае есть необходимый для меня материал: первый — мрамор, второй — люди-труженики. Думаю, что не скажете: зачем, дескать, скульптор животноводческому колхозу?..»

Назаров возвратил письмо Шербеку и задумчиво проговорил:

— Когда я, окончив учебу, приехал в Аксай работать, старики спрашивали меня: «Чему учились, домулла?» Когда говорил, что учился на агронома, они раскрывали рты. Бедняги, откуда им знать, что такое агрономия! Затем, открыв курсы ликбеза, начал обучать грамоте. Глядя на людей, сомневался: в ближайшие годы не выполнить план по ликвидации неграмотности. В колхозе было тогда только два человека с образованием: я да учитель. А теперь — больше ста специалистов с высшим и средним образованием: учителя, врачи, зоотехники, ветеринарные врачи и фельдшеры, механизаторы, инженеры и техники, радиотехники, финансовые работники, агрономы... Большинство из них уроженцы этого кишлака. Столько специалистов. Но никто, как раньше, не удивляется. Потому что все привыкли. Естественный рост культуры при улучшении жизни народа. Вот теперь в кишлак собирается приехать скульптор. Вслед за ним, может, приедут художники, архитекторы, писатели, композиторы. Но и этому никто не удивится. Все это примут как естественное требование жизни. Смотришь, и со временем изменится художественно-эстетический вкус наших людей. Они, даже не замечая своего роста, войдут к Халмураду и начнут спорить об искусстве. В то время сотрется разница между умственным и физическим трудом, между городом и кишлаком. Отомрет и жестокий, но верный принцип: «кто не работает, тот не ест». Потому что тогда совесть не позволит человеку не работать, а труд обратится в естественную потребность. Вот так, друг мой, коммунизм недалеко. Он виден, как вот эта снежная вершина Лысой горы, сверкающая серебром.

Шербек радовался от души, глядя на Назарова, резкий голос которого смягчился, глубокие морщины разгладились на лице, оно как-то помолодело. Он даже не заметил, как передалось ему волнение Назарова. Он еще не встречал людей, которые бы так страстно и убежденно говорили о коммунизме. Да и сам не помнит, когда и при каких обстоятельствах появилось у него это чувство. Может, Назаров так горячо говорит о коммунизме потому, что стареет? Нет, скорее потому, что пережил много невзгод: и гнет, и подлость, и несправедливость, он пережил и плохое и хорошее — он сам может все сопоставить. А раз так, то ему ценить будущее по-настоящему! А нам, молодым, учиться у таких, как он, отношению к жизни. Мы все получили готовым, для нас не было никаких сомнений. Как только научились различать мир, увидели портрет «дедушки Ленина»; когда учились говорить, а потом читать, то начинали со слова «Ленин». Вот он — один из таких сейчас сидит на прицепе. Заснеженную черную землю будто переворачивает не трактор, а он сам. Лицо его обветренное, загорелое. Не взял у матери денег на одежду — что может быть прекраснее его гордой веры в свои силы!

А вот и второй такой же. Он не спрашивает, готова ли студия для его работы, поймут ли его скульптуры, а едет, чтобы посвятить свое творчество родному кишлаку.

Теперь Шербеку стало ясно, чем схожи Талибджан и Халмурад, такие разные по внешности и профессии.

— Смотрите, похоже, что-то случилось, — сказал Назаров Шербеку.

Они остановились на высоком берегу сая.

Перед ними как на ладони расстилались заснеженные берега, дома и дворы на том берегу, единственный деревянный мост, связывающий махаллы того и этого берегов. Из чайханы на том берегу вышла группа людей, к ним присоединились те, кто перешел с этого берега, из магазина и правления. Поговорив о чем-то, все быстро направились по главной улице кишлака. Издали доносились обрывки фраз, но понять, в чем дело, было невозможно. В этот момент мимо пронеслись два мальчугана. Шербек услышал, как один говорил другому: «Пчела зимой засыпает, а летом снова оживает. А почему замерзший человек не оживает?..»

Шербек позвал:

— Эй, ребята! Что случилось?

Мальчишки остановились.

— Этот, как его... бухгалтер! Замерз!

Шербек не понял. Хотел расспросить у ребят, но они были уже далеко.

Шербек вспомнил, что действительно сегодня утром в правлении он не застал Саидгази и очень удивился. Ни разу не видел, чтобы Саидгази опаздывал. Обычно он приходил ровно в восемь и сам отпирал дверь бухгалтерии. Шербек всегда поражался его аккуратности.

Когда они свернули в узкую улицу, где жил Саидгази, навстречу им попался Акрам. Лицо бледное, в глазах застыла тревога.

— Вот и Саидгази Саидвалиевича не стало, — выдохнул он.

— В голове никак не укладывается,— сказал Назаров. — Как это произошло?

— Причину так и не выяснил. Нашли в Красной пропасти. То ли он был пьян, то ли по дороге начался приступ и он лег... — Акрам пожал плечами. — Только вчера здоровались за руку!..