Наталья Парыгина - Вдова

Вот и сейчас.

— ...Разболтанный паренек. Курит чуть не в открытую. А вчера один наш преподаватель видел, как Митя покупал водку. Вы не поручали ему купить водки?

— Сроду я ее не покупаю, а то бы еще малого стала посылать.

— Значит, для приятелей покупал. Говорят, связался он с дурной компанией.

— Я за ним не хожу, — угрюмо заявила Дарья. — Я работаю, у меня времени нету за ним ходить. Он себе сам приятелей выбирает.

— Мальчик еще несознательный, рано ему давать полную самостоятельность.

— Рано? — вскинув на Лидию Егоровну угрюмый взгляд, резко переспросила Дарья. — Рано? А что я могу сделать? Я — на заводе. Митька целый день один. Няньку для него нанимать? У меня не на что. Отец на войне погиб. Чего вы с меня спрашиваете?

— Какая бы жизнь ни была, а с матери всегда первый спрос за детей, — потемнев лицом, проговорила Лидия Егоровна. — И если с Митей случится беда, вы больше всех будете в той беде виноваты.

— Я? — гневно переспросила Дарья. — Я? А может, война виновата, которая моего парня сиротой оставила?

— Нет, — сурово отрезала Лидия Егоровна. — не война. При матери сын только тогда сирота, когда мать от него отвертывается, забывает о нем.

— Хорошо вам говорить тут разные слова, — с упреком сказала Дарья. — Мою судьбу война колесом переехала. Вы горя моего не поймете: у кого жизнь ладится, тем все просто кажется. А кабы самой довелось без отца детей растить...

Лидия Егоровна отвела лицо от Дарьи, глядела в окно неподвижным взглядом. Дарья замолчала. И учительница молчала. Дарье видна была ее отчего-то покрасневшая щека, в глазу Лидии Егоровны дрожала слеза.

— Коли обидела, простите, — виновато проговорила Дарья.

Лидия Егоровна достала из кармана платок, вытерла глаза.

— Судьба у нас одинаковая, — негромким отрешенным голосом сказала она, по-прежнему глядя в окно. — Мой тоже на войне погиб. Осталась одна с троими ребятами. Двое мальчишек. Девочка в бомбежку напугалась, заикается.

— Господи, — выдохнула Дарья растерянно, — что ж это я... Не знала. Жизнь у нас одинаковая, да сами мы, стало быть, разные.

Лидия Егоровна долго пробыла у Дарьи. Разговаривали дружески, не учительница с матерью нерадивого ученика — две вдовы, две женщины одной судьбы. В первый раз, кажется, благожелательно выслушивала Дарья советы Лидии Егоровны и сама, не таясь, рассказывала ей про свои нелады с Митей.

Проводив учительницу, Дарья вернулась на прежнее место и долго сидела, подперев рукою голову. Страшно ей сделалось за Митю. Ну-ка в колонию попадет? У Садыковой один парнишка уж побывал в колонии. «С матери всегда первый спрос за детей...»

— Нюра, — окликнула Дарья, — ты не знаешь, где Митя?

Нюрка подняла голову от книжки.

— Нет. Опять, поди, где-нибудь с Хмелем.

— С каким Хмелем?

— Ну, с Федькой Хмелевым, который из заключения вернулся.

— Из заключения? И ты знаешь этого Хмеля?

— Видела. Его все знают.

— А почему мне не сказала?

Нюрка по-взрослому пожала плечами.

— Зачем?

— Погубит он Митьку, этот проклятый Хмель. В беду втянет.

— Митя все равно тебя не слушает, — заметила Нюрка.

— Не слушает? — выкрикнула Дарья. С ней это случалось — Нюрка знала: говорит-говорит нормальным голосом и вдруг начинает орать. — Не слушает? Вы оба не слушаете. А я вот заставлю, будете слушать, выбью дурь-то из вас, пускай он только явится, проклятый...

Нюрка молчала. Если попытаться уговорить мать, она еще хуже распалится. Лучше уж молчать. Только бы Митя сейчас не пришел. Достанется ему, если сейчас придет.

Но Митя домой не спешил. Поужинали с Нюркой — его все не было.

Дарья работала в третью смену, в полночь — выходить. Надо хоть немного поспать. Она набросила на кровать поверх одеяла старый халат, не раздеваясь, легла, накрылась Нюркиным пальтишком.

Приснилось ей лето. Оказалась Дарья в лесу. Шла по густой траве меж высоких старых деревьев. Вдруг над самой головой громко зловеще каркнул ворон — огромный, словно орел. И опять: «Карр! Карр!» Дарья побежала. Но уже не было травы под ногами, густой кустарник, сплетаясь ветвями, преграждал ей путь. Дарья продиралась через этот кустарник, ветви цеплялись за ее платье, боярышник своими колючками царапал лицо, а ноги словно кто опутывал веревками. «Это же хмель. Хмель!» — с ужасом думала

Дарья. И какие-то крики долетали издали. Ворон? Нет, не ворон. Чей это голос? Господи, да это же Митин голос! «Мама! Ма-ма!» Она раздирает руками ветки кустарника, с неимоверным усилием высвобождает одну ногу, делает шаг, а другая, словно змеиными жгутами, опутана хмелем. В отчаянии Дарья пытается крикнуть, но из горла вырываются только беспомощные хрипы.

Резкий звонок будильника прервал Дарьип мучительный сон. Дарья вскинула голову. Пришел ли Митя? При свете луны она увидала на спинке стула Митины брюки.

Нюрка лежала на диване, до подбородка укрытая одеялом — она и во сне оставалась аккуратной. Скользнув по ней беглым взглядом, Дарья долго глядела на сына.

Митя на своей узкой койке вовсе сдвинулся на край, лежал на животе, руками обхватил подушку, будто оберегая от кого-то. Одеяло одним углом прикрывало ноги, а до пояса — вовсе голый. Худой, узкоплечий был Митя. Давно не испытанное чувство жалости и нежности к сыну охватило Дарью. «И что я на него все злоблюсь, — с досадой на себя подумала она. — Вовсе без ласки растет. Может, в том я перед детьми и виновата, что без ласки растут...» На подушке, возле Митиной головы, свернувшись клубочком, спал серый котенок. Митя сам принес его, брошенного кем-то, с улицы и назвал Стенькой. Дарья осторожно погладила котенка.

Спохватившись, она заспешила на работу. Воздух после дождя был прохладен и чист, тучи рассеялись, яркий серп месяца стоял в вышине. Дарья осторожно ступала по грязной скользкой дороге, и странное, давно не испытанное спокойствие владело ею.

Дарья сама не могла понять, отчего ей сделалось так хорошо. Оттого ли, что страшное, недавно пережитое, оказалось сном. Или оставила в душе светлый след та тихая минута, когда стояла возле Митиной кровати, глядя на его худое, смуглое тело — без зла, без раздражения, с теплым материнским чувством, как-то притупившимся после гибели Василия. Или еще отчего.

Может, оттого, что зародилась в Дарье новая жизнь, опять сделав ее молодой, опять сделав ее женщиной. Новое существо, тайно от всех, набирало силы, и тело Дарьи бессознательно отзывалось на это событие тихой, чуть расслабляющей удовлетворенностью.

Митя пришел из школы первым. Схватил ломоть хлеба, посыпал солью, откусил.

— Ты для кого это водку покупал? — в упор глядя на сына, спросила Дарья.

Митя перестал жевать, лицо его вытянулось, глаза испуганно метнулись в сторону. Он что-то попытался сказать, но получилось невнятно из-за непрожеванного хлеба, Дарья вырвала хлеб у него и рук, швырнула на стол.