Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

— Ну, что случилось оттого, что я уехал, отец? — жалобно протянул не на шутку струхнувший Ильмурза.

— Га, что случилось?.. Ты побежишь, я побегу… До чего дойдет, га? Ты, парень, не прикидывайся нахальным воробышком: дескать, велика беда, что я уехал.

Ильмурза понимал, что отец берет верх. Если сейчас ему не удастся убедить отца, после будет поздно. И он мучительно искал слов, чтобы заставить его замолчать.

— Ты, отец, прежде всего заботишься, как бы ветер не коснулся твоего благополучия, потому и толкаешь меня в самое пекло.

Сулейман-абзы застыл с искаженным лицом, а опомнившись, так взвился, что Ильмурза пожалел, что у него вырвались эти слова.

— Дурак! — кричал отец, вцепившись в грудь сына и с силой встряхивая его. — Да ты чей сын-то?.. Только Сулеймана? Или еще и рабочего класса?.. Ты хоть раз задумался над тем, что обязан хранить честь рабочего класса, га? — И, оттолкнув Ильмурзу от себя, тяжело дыша, загрохотал: — Вот уж, истинно, что свинья! Растили, учили, кормили, одевали, чтобы стал человеком, а послали на работу, на тебе — задом к хлебу… У-у!.. Прочь с глаз моих! Но, — постучал он кулаком по столу, — помни, если вздумаешь спрятаться в щель, как таракан, и отсидеться там, я все равно разыщу и призову к ответу. Тебе остался один путь: понять, какую подлость ты совершил, и — марш обратно, откуда приехал! Встань на колени перед товарищами, которых бросил в трудную пору, моли простить тебя, дурака. Обещай трудом смыть позор… Если сделаешь так, признаю — мой сын. Не сделаешь, — он с силой резанул рукой воздух, — тогда пеняй на себя… Не могу я считать дезертира своим сыном.

Ильмурза, опустив голову, пошел к двери, точно преступник, выходящий из зала суда после объявления приговора. Он был жалок.

Нурия слышала весь разговор отца с братом. Увидев, что она побежала за Ильмурзой, Сулейман-абзы прикрикнул на дочь:

— Не удерживай! Пусть уходит!

Но Нурия была полностью на стороне отца. Она хотела лишь потребовать ответа у брата, зачем он обманул ее.

Оклик заставил Нурию остановиться. Когда она снова обернулась, отец сидел, уткнувшись лицом в стол. Подумав, что отец плачет, Нурия поспешила к нему и, положив руку на его широкую спину, сказала сквозь слезы:

— Отец, не надо… Успокойся… Ведь не все твои дети… такие. Может, и Ильмурза-абы одумается…

Сулейман поднял голову. В его глазах было столько муки, что Нурия в испуге отпрянула, — точно его побили… И ссутулился как-то совсем по-стариковски. А сколько седых нитей в черных волосах!

— Ай, тяжело мне, дочка. Отец ведь за все в ответе… Нестерпимо, дочка… До такой низости… И чей сын? Сын Сулеймана… Теперь хоть завяжи глаза да без оглядки беги в лес…

Глотая слезы, Нурия повторяла:

— Успокойся, отец…

— Нет уж, дочка, кончился покой для твоего отца. Кончился!

Через некоторое время вернулся Иштуган. Он тоже был невесел. Не осмеливаясь спросить, чем он расстроен, — от Уразметовых не жди путного слова в такие минуты, — Нурия стала собирать обед брату.

— Не торопись, Нурия, пусть вернутся остальные… — сказал Иштуган и пошел к отцу.

Нурия прислушалась. Некоторое время они сидели молча, до ее ушей доносилось лишь тяжелое дыхание отца. В приглушенном радио кто-то, словно для того, чтобы успокоить их, тихо играл на скрипке. Высокие, полные тихой грусти звуки, казалось, капали с опущенных цветочных листьев в залу.

— Или директор еще какой приказ издал? — спросил Сулейман после долгого молчания.

— Приказ-то есть… Но дело не в приказе. Человека я потерял… друга, — ответил Иштуган.

— Гм… — недоуменно протянул Сулейман. — Где потерял? Из кармана, что ли, выпал?

Оказалось, Антонов, немного видоизменив приспособление Иштугана, провел его от своего имени через Бриз, за что директор в приказе объявил ему благодарность.

— Брось! — махнул рукой Сулейман. — Не говори, сынок. В голове не умещается… Неужели правда?

У Иштугана дернулись уголки рта.

— Мне, отец, не так жалко моего приспособления… Гораздо тяжелее обмануться в человеке. Я ему верил, считал его честным человеком, другом…

Сулейман смотрел куда-то в сторону, словно не слыша сына. Он даже не вскипел, как обычно. Точно негодование это застряло в горле и не давало передохнуть свободно.

— Ты, сынок, — через силу сказал он чуть погодя, — не очень-то увлекайся такими большими словами, как человек, честь… На самого пальцем покажут. Я вот тоже говорил таким манером, да…

Иштуган удивленно посмотрел на него. И это отец, который так быстро вспыхивает от любой несправедливости!.. С чего он сегодня смирен, как овечка?.. А у него есть все основания шуметь насчет Антонова. Он ведь давно предупреждал, что нужно остерегаться этого усача.

Показав большим пальцем на комнату Ильмурзы, Сулейман вполголоса произнес:

— Сбежал-таки…

Иштуган мигом все понял.

— Где он?

Распахнул дверь в комнату Ильмурзы. В комнате было пусто. Он заглянул на кухню.

— Нурия, где Ильмурза?

— Не знаю.

Приложив кулак ко лбу, Иштуган прислонился к дверному косяку.

Наконец вернулась с работы и Марьям. При виде ее Нурия отшатнулась: лицо пепельно-серое, веки припухли, вся она как-то отяжелела.

— Ай, что с тобой, родная? — испуганно вскрикнула Нурия.

Марьям молча провела рукой по мягким волосам золовки и прошла к Иштугану.

«Неужели опять неприятности на заводе?..» — подумала Нурия.

Сулейман, облокотившись на одну руку, все еще сидел в раздумье у стола.

— Папа, — прошептала Нурия, — Марьям-апа почему-то вернулась очень расстроенная…

— Что? — не сразу дошло до Сулеймана.

— Марьям-апа вернулась с работы очень расстроенная, — повторила Нурия уже вполголоса. — В лице ни кровинки…

Сулейман вскочил и быстрым шагом направился в комнату молодых. Дверь была закрыта. Изнутри доносились всхлипывания. Сулейман и Нурия постояли, растерянно поглядывая друг на друга, потом Сулейман потянул дочку за рукав, и они на цыпочках ушли в столовую.

— Она ничего тебе не объяснила? — спросил отец.

Нурия покачала головой.

«Что же это? — подумал Сулейман с тревогой. — Недаром в старину говаривали — беда в одиночку не ходит. Правильно, оказывается…»

— Что случилось, сынок? — спросил Сулейман вышедшего в зал Иштугана.

— Хуже ничего и не придумаешь, — глухо произнес он. — Марьям как будто обвиняется в преступной халатности.

Сулейман как стоял, так и застыл с полуоткрытым ртом. Не в силах произнести ни звука, он лишь махнул рукой, вышел в коридор и спешно оделся.

Иштуган тоже выскочил вслед за отцом. Тот, надев шапку задом наперед, гневно бормотал что-то сам с собой и никак не мог нащупать рукав короткого бобрикового пиджака. Иштуган взял отца за плечи. Он сразу понял, куда собрался старик.