Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

— Значит, плюешь, сынок, га? — негромко, но твердо спросил отец. — Смотри, как бы рот не покрылся болячками!

Сулейман встал и, согнувшись, словно под тяжелой ношей, пошел к двери.

Утром, чтобы не встретиться с отцом и родными, Ильмурза решил пораньше незаметно ускользнуть из дому, но в коридоре его остановил Иштуган. Братья холодно поздоровались за руку.

— Куда идешь? — спросил Иштуган. — Еще очень рано.

— Куда глаза глядят, — сказал Ильмурза и, предчувствуя, что брат собирается читать ему нотацию, сделал вид, что торопится.

Иштуган уставился на него пристальным, холодным взглядом.

— Не смею задерживать, если ты торопишься к жене и ребенку.

Гром среди ясного дня!.. Ильмурза невольно отступил на шаг, шапка выпала у него из рук. Пронюхали-таки!..

— Да, Ильмурза, мы с Гульчирой знаем все. Я тебе и письмо послал. Видимо, оно тебя не застало.

Ильмурза опустил голову, руки его дрожали. Иштуган подал ему шапку. Но Ильмурза стоял не двигаясь, как слепой. Брат ткнул ему шапку прямо в руки.

— Что так растерялся? Или думал, не узнаем?

Ильмурза, очнувшись наконец, нахлобучил шапку на самый лоб и направился к двери.

— Все поучаете! — крикнул он, обернувшись, хотя на этот раз его никто не поучал. — Ничего, как-нибудь своим умом проживу.

Еще не рассвело. Ильмурза шел по ровному тротуару и спотыкался.

— Крепче ступай, браток, — сказал повстречавшийся ему Айнулла. Он шел на работу. — Гляди-ка, батюшки… никак, Ильмурза?.. Здравствуй, милок! Жив-здоров вернулся? Говорил я твоему отцу: не переживай, твой сынок не из тех, кто долго задерживается. Так и получилось. — Старый Айнулла протянул Ильмурзе обе руки.

Ильмурза сухо поздоровался и поспешно зашагал прочь.

«Не из тех, кто долго задерживается», — невесело думал он, но гораздо сильнее обожгло его другое — брат с сестрой уже знают его тайну. Хорошо еще, что отцу не сказали, не то бы еще вчера схлопотал себе пощечину. Что же делать?.. По вчерашнему плану Ильмурза собирался зайти к своему бывшему начальнику Хисами Ихсанову. Авось удастся устроиться на старое место… Через Ильшат как-нибудь уговорить своего джизни? Или хотя бы, на худой конец, выправить документы, — сейчас у Ильмурзы ни одной бумажки на руках, все там, на целине, осталось. Эх, будь что будет, коли уж все про него известно, нечего ему бояться отца с братом. Покричат, покричат, да и утихнут. И курица кудахчет, пока не снесет яйцо.

Хисами Ихсанов очень любезно встретил Ильмурзу. Ильмурза решил ничего не скрывать от него и напрямик сказал, зачем пришел.

— Все, что возвращается в дом, — только к добру, — изрек Хисами, глядя куда-то в потолок своими вытаращенными водянистыми глазами. — Маркел Генрихович — свой человек. Рука руку моет, известное дело, а руки — лицо. Не так ли, браток Ильмурза? Многие забывают эту умную философию… Ну как же, на целине-то разве так уж плохо? В газетах каждый день нахваливают, радио шумит без умолку. Я сам так своей необразованной головой соображаю: будь все прекрасно, не хвалили бы. Не зря каждый год хожу в политкружок, научился предвидеть. — Он захихикал: и без того багровая, короткая шея его еще сильнее налилась кровью. — Так, браток Ильмурза… Ну что ж, ты мне тоже добро делал. Я этого не забываю. Сделай доброе дело — и сам жди добра, на том наши деды стояли. Ничего, все уладится с помощью аллаха. Без масла не отстанет и блин от сковороды, а масло сыщется, правильно я говорю? Да, браток, жизнь, она учит… Часов в десять — одиннадцать наведайся на завод. Я к тому времени кого нужно увижу, с кем нужно договорюсь.

Ильмурза настроился было, что все пойдет как по маслу, но возле завода его встретил и увел в завком Пантелей Лукьянович, затем вызвал к себе Гаязов.

— Ну, Ильмурза, какие дела вершишь?

Ильмурза хотя и очень досадовал в душе, что попался на глаза Гаязову, но виду не подавал.

— Ничего особенного, товарищ Гаязов, — начал он, — вот снова вернулся на завод. Наверное, цеховой человек не может жить иначе… Чуть не помер с тоски по заводу. А как уж стало совсем невтерпеж, пошел к начальникам и рассказал все как есть. «Что поделаешь, раз ты не хлебороб, раз у тебя душа к этому делу не лежит, ждать от тебя пользы — все равно что яиц от петуха», — так сказали и отпустили. Конечно, по головке не погладили. И пристыдили, и поругали, не без того… Словом, только не били. «Ваша правда, — сказал я, — а побьете, тоже не обижусь. Знаю, что и дома крепко попадет, никто не даст рта раскрыть, начиная с отца и кончая цеховой уборщицей». Но раз душа не лежит, Зариф-абы, то и сил недостало принудить себя. Пробовал — не получается. Видать, такой уж я слабый человек.

Ту же самую историю Ильмурза рассказывал и в завкоме, но там выходило коряво. А сейчас получалось куда складнее.

С Гаязовым он повел себя хитрее, вспомнив ночную угрозу отца. С него станется, — еще нагрянет с жалобой на собственного сына.

— Уехал я в деревню немного необдуманно, признаюсь, совершил большую ошибку, — гладко, без волнения говорил Ильмурза, но, подметив, что Гаязов не удовлетворен его объяснением, поспешил поправиться. — На целине прежде всего нужны люди, знакомые с сельским хозяйством. А такие, как я, пошатаются немного и возвращаются в свои гнезда. И, конечно, государственные денежки летят на ветер.

— Как же тебя занесло в Казахстан? — удивился Гаязов.

Ильмурза улыбнулся: вот о чем, оказывается, думает парторг.

— Я и сам не успел опомниться, товарищ Гаязов, как это случилось, — попробовал он все свести к шутке. — Прибыли мы в одну МТС, а там уже и до нас народ понаехал. Видать, какой-то бюрократ перепутал бумаги. Что делать? Не ехать же обратно. Поработал там-сям, а потом махнул из Татарии в Казахстан.

Ильмурзе казалось, что Гаязов все принял на веру. Не понравилось ему, правда, что секретарь уточнил, в какой МТС он был, и тут же записал в блокнот. До Казахстана не скоро доберешься, а МТС Татарии под боком, сними трубку телефона и разговаривай. Впрочем, Ильмурза осторожненько улизнул оттуда. Если и позвонят, ничего особенного не откроется. Гаязов отодвинул блокнот и, сдерживаясь, заговорил:

— Вот, товарищ Уразметов, ты сказал — государственная копейка… В таком случае ты, наверное, знаешь и то, что советские люди не ставят свои личные интересы выше общественных, государственных.

— Как не знать… Хоть вуз и не кончал, а каждый год посещал кружок истории партии. Прошел и народников, и экономистов, и бундовцев.

Гаязов понимал, что этот видавший виды парень бесстыдно лжет, и внутренне содрогался. Ильмурза Уразметов не один год работал на заводе. Какие мысли носил в себе он? Какими желаниями жил? Знал ли что о нем коллектив? И почему никто слова не сказал Ильмурзе, когда отправляли его в деревню? Неужели слава отца и брата глаза всем закрыла?