Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри

— Старайтесь быть бережливыми, — сказала Айкан своим помощницам. — И уважайте чужой труд. Это сено летом заготовили наши товарищи на горных склонах… Если даже одна травинка упадет, не ленитесь, поднимите и положите ее в кормушку. Что, если именно ее срезал косой дорогой мой Темирболот?.. — Она отошла в сторону, чтобы никто не видел ее волнения.

А Эркингюл и Айымбийке, услышав из уст Айкан имя Темирболота, плакали не скрываясь.

Под вечер Эркингюл, запыхавшись, втащила два полных ведра воды в дом.

— Тетушка Айымбийке, — затараторила она. — Надо приготовить сено поскорее!! Мама уже близко…

— Ох, а я совсем забыла обо всем с этими домашними делами! — Айымбийке с силой отжала воду из белых шерстяных варежек и положила на край плиты. Она выбежала из дому следом за Эркингюл.

На небольшой тележке они подвезли сено к кормушкам. Равномерно распределив его, помощницы Айкан подобрали с земли все до последней травинки.

Подъезжая к дому, Айкан разделила отару на две части, чтобы овцы, которые должны были скоро принести ягнят, меньше толкались у кормушек и не навредили будущему потомству… Так и подпускала она отару к еде с двух сторон.

Потоптавшись у кормушек, овцы принялись дружно и мирно жевать мягкое, сухое сено.

Айкан внимательно оглядела овец, и они напомнили ей бусы, нанизанные на нитки ровными красивыми рядами.

— Тетя Айымбийке, мать, наверное, замерзла, встретьте ее, пожалуйста, а я… — Эркингюл бегом вернулась в дом.

А Айкан засмотрелась на отару, будто разыскивая какую-то самую любимую овцу, вместе со всеми перемалывающую зубами душистую горную травку. Она так была увлечена, что даже не заметила подошедшей к самому коню Айымбийке.

— Слезайте с коня. Я вам помогу, — предложила Айымбийке.

Айкан вздрогнула от неожиданности.

— Подожди, Айым, — отозвалась она, еще раз окидывая взглядом отару.

От кормушки отошла грузная белая овца и громко заблеяла.

— A-а, вот она, — с облегчением произнесла Айкан и спрыгнула на землю. — С утра эта овца отстает от отары. С обеда перестала щипать траву… Даже прилегла ненадолго. Не своди с нее глаз! Отдели от других, оставь в загоне для овец, что вот-вот принесут ягнят. Судя по блеянию, срок ее уже близок. А другим осталось гулять еще дней пять-шесть.

Айкан не спеша зашагала к дому.

— Дорогая мамочка! Радость моя! — Эркингюл бросилась к Айкан, стараясь обнять ее, еще не снявшую толстого тулупа, целуя в застывшие от холода щеки. — Да ты совсем замерзла! — девушка стала расстегивать пояс своей названой матери, стягивать с нее тулуп. Потом схватила чайник с теплой ведой, чтобы полить Айкан на руки.

Айкан умылась, вытерлась полотенцем, ловко поданным Эркингюл.

На круглом низеньком столе уже была расставлена еда. Эркингюл обеими руками подала Айкан чашку с чаем.

Услужливость Эркингюл почему-то не радовала мать Темирболота.

Айкан не пришлось испытать дочерней ласки, ведь она растила сына. Когда сама была девочкой, старалась угодить — своим родителям. Но она не была с ними такой внимательной и нежной, как Эркингюл. Может быть, потому что жила семья Айкан в бедности — было не до внешних проявлений любви и нежности! А может быть, молодежь теперь пошла другая, образованная, менее сдержанная, не стыдится своих чувств!

А вдруг… Эркингюл пытается быть такой ласковой со своей новой матерью через силу? А что, если так вести себя ее научили мать и отец? И, возможно, дочь Кенешбека не вполне искренна?

Айкан все <���время возвращалась мыслями к Эркингюл, стремясь понять, почему заботливость девушки ей не по душе.

Мать Темирболота старалась не быть придирчивой к Эркингюл, отмела от себя все неприятное ей в названой дочери. Она всей душой желала, чтобы Эркингюл заняла в ее сердце место рядом с Темирболотом. Иногда ей хотелось крикнуть во всеуслышанье, что Темирболот и Эркингюл дороги ей одинаково, но она не могла. И все время пыталась понять почему. Ей все казалось, что кто-то зеркальцем наводит на нее зайчик, и эти отраженные лучи солнца не греют ей душу, а только ярко блестят, отвлекают, но не могут помочь забыть то самое дорогое, что хранится у нее на сердце. Айкан не побоялась взять девушку в свой дом, но все время была угнетена мыслью, что не в силах полюбить Эркингюл очень крепко.

Размышляла она над этим уже несколько дней, но не могла выбрать удобного случая, чтобы просто сказать: «Эркингюл, это нравится, а это не нравится мне в твоем характере». Айкан опасалась, что ее слова обидят девушку.

Эркингюл налила еще чаю Айкан, снова передала ей пиалу двумя руками. Потом, отпив из своей, сказала:

— Мать! По-моему, близится время, когда овцы начнут приносить ягнят…

— Да, дочка.

— Мне надо обязательно съездить к председателю.

Вошедшая Айымбийке, снимая в углу тулуп, услышала слова Эркингюл.

— Что, соскучилась по председателю? — поинтересовалась она.

— Разве к председателю ходят только тогда, когда о нем скучают? — отозвалась Эркингюл. — А вы вообще…

Айкан поняла, что девушка готова нагрубить Айымбийке, и перебила ее:

— А что у тебя за дела к нему, дочка?

— Я сегодня нашла заметки Темирболота. Судя по его записям, у нас медикаментов маловато… Надо пополнить аптечку. Все это можно поручить ветеринару Кенжебеку, который мне без конца пишет и просит стать его женой… Темирболот еще отмечает, что нужны дополнительно люди, которые помогали бы принимать новорожденных ягнят…

— А он кого-нибудь называет? — спросила Айкан, подавляя горький вздох.

Эркингюл выбежала в спальню, вынесла оттуда тетрадку.

— «Айымбийке, Салкын, Гульджан, Эркингюл», — бойко читала девушка. — «Лиза», — добавила она тихо. — Мы и так здесь с вами, тетя Айымбийке, нужно еще троих. И заменить Лизу. Вот я и согласую вопрос с председателем.

— Ну что ж, дорогой наш Темиш отобрал подходящих людей, — проговорила Айымбийке и тоже тяжело вздохнула.

Эркингюл налила чай Айымбийке, но подала чашку одной рукой. Айкан думала о Темирболоте, но заметила, что Эркингюл не очень-то почтительна с Айымбийке, и это ей тоже не понравилось.

Айкан хотела было спросить: «Почему ты подаешь мне чай услужливо и двумя руками, а Айымбийке небрежно и одной рукой?» Но нашла, что заводить этот разговор в присутствии самой Айымбийке неуместно.

В комнате воцарилась тишина. Совсем стемнело. Эркингюл тихо встала и зажгла лампу.

Нежность и забота, которые проявляли к ней Айымбийке и Эркингюл, казались матери Темирболота притворными. Айкан считала, что они стараются, как могут, заставить ее хоть на минуту забыться, поменьше думать о Темирболоте.

«Нет, не привыкну я, не поверю вам, — думала она. — До самой смерти своей не выброшу из своего сердца единственного моего Темирболота…»