Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри

Эркингюл неслышно убрала со стола.

— Мать, поглядите за казаном! Когда бульон будет готов, засыпьте его лапшой. А мы пойдем загонять отару в сарай.

Айкан молча кивнула.

«Значит, ветеринар в письме объяснялся в любви Эркингюл. Интересно, что ему ответила Эркингюл? Ну что ж, он справляется с большим колхозным делом, неплохой джигит. Конечно, муж он подходящий. Эркингюл должна согласиться. Если еще не согласилась. Должно быть, он ей нравится. А она сегодня хотела, видно, меня подготовить… Иначе бы не заговорила о его письмах… Ну что ж, что подготовила… Я возражать не стану. Сыграем свадьбу. Что могу, отдам ей в приданое. Пожелаю молодым счастья… И Эркингюл от меня уедет. Скорее всего захотят жить отдельно. Значит, опять останусь одна, как старая кочерга?»

И вдруг Айкан всхлипнула, из глаз ее полились слезы. А она так давно не плакала. Ей почудилось, что в комнате совсем темно, несмотря на ярко горевшую лампу.

— Айкан, что случилось? — испуганно крикнула Айымбийке с порога.

— Мать! — Эркингюл, вбежав следом за Айымбийке, бросилась к Айкан, обняла ее. — О чем плачете? — и сама заплакала вместе с нею.

Айкан погладила Эркингюл по щеке, поцеловала в лоб и печально спросила:

— Значит, ты думаешь оставить меня одну и уехать вместе с Кенжебеком?

— Куда уехать? — удивилась Эркингюл.

— Ты же говорила, он хочет на тебе жениться…

— Эх, мать! — Эркингюл улыбалась сквозь слезы. — Вы вот о чем!

— Что ж я могу поделать, выходи за него, — сказала Айкан, чуточку отодвигаясь от Эркингюл.

— Правда, он писал мне и просил стать его женой. Несколько раз просил. Но я-то знаю, что я сама тут ни при чем. Он мечтал войти в родство с председателем. Сколько времени прошло с тех пор, как я здесь? Если он действительно любит меня, то почему он раньше каждый день под разными предлогами заходил в наш дом, дом Амановых, а сюда ни разу не заглянул? Да к тому же прошел слух, что у него жена есть и ребенок…

— Значит, он хочет тебя взять в младшие жены? — сказала Айымбийке, забрасывая бульон лапшой.

Эркингюл пропустила мимо ушей ее слова.

— Пока сама не стану ветеринаром, замуж не выйду. Если даже и решусь на это, выберу себе в мужья человека, который будет жить в этом доме и будет уважать мою мать. А этому, женатому, который хочет бросить жену с ребенком, я еще покажу! Вы скоро сами это увидите! Как только овцы начнут приносить ягнят, он волей-неволей здесь появится!

— Да я жизнь отдать тебе готова за одно только твое желание не оставлять меня одну, дорогая моя, — Айкан жадно целовала Эркингюл глаза, щеки, лицо.

И сразу в комнате стало как-то уютнее и светлее.

Айымбийке быстро съела суп, надела тулуп, взяла двустволку и отправилась сторожить отару.

Самое страшное для чабанов волки! Пока у Айкан все было благополучно. Но шли разговоры, что волки тревожили овец то у одного чабана, то у другого. Недавно они в отару Джанузака забрались и задрали трех овец. Шесть слабых овечек подмяла сама отара, спасаясь от серых хищников. Двенадцать овечек раньше срока разрешились от бремени!

Волки побывали в загоне Чымырбая, поранили десять овечек, пятнадцать чабаны отбили уже мертвыми, а пять, видно, были разодраны в клочья — ни косточки не осталось…

Конечно, никого не удивляли эти слухи… Чего только не бывало, чего не случалось в горах!

Для волков наступило самое голодное время. Нечем хищникам набить брюхо! Зарылись в землю сурки, глубоко запрятались в норы неуклюжие барсуки. Элики за версту все чуют — мигом скрываются. Редко-редко зазевается какой и попадет в лапы к волку. Дикие козы и козлы, чуть завидят серых хищников, взлетают на неприступные скалы. Архары ушли высоко — на сырты. И оставалось волкам только одно — кружиться вокруг отар.

— Айымбийке, будь осторожна. Не хотелось бы перед людьми позориться. Если спать захочешь, разбуди меня, я тебя сменю, — обычно напутствовала Айкан, провожая Айымбийке на дежурство.

Айымбийке и так не смыкала глаз, не смея и думать об отдыхе.

…Айымбийке взошла на бугорок у сарая, выстрелила дважды вхолостую и вернулась к отаре.

Эркингюл поставила лампу у постели, разделась, нырнула в постель к Айкан и уютно устроилась рядом.

— Неужели так крепко любишь меня, дочка?

— Конечно, — Эркингюл несколько раз звонко поцеловала Айкан.

Но Айкан по-прежнему настороженно принимала ласки девушки.

— Да, дочка, — сказала Айкан, — мне ты чай подаешь двумя руками, а Айымбийке одной рукой. Почему так?

— Прости меня, мать. Подавала и ей всегда двумя. Недавно она меня остановила. «Я не гостья и не чужая, чтобы мне подносили пиалу двумя руками».

— Ну и мне не надо.

— Нет, нет, мамочка… тебе буду двумя руками по-прежнему.

— Ну, делай, как знаешь.

— В прошлом году, когда тетя Жанаргюл только приехала, она как-то зашла к нам… Ну туда еще… Я просто поставила перед ней чашку, а это, оказывается, неучтиво. Тетя Жанаргюл поняла меня так: «Хочешь — пей, не хочешь — можешь уходить».

— Да неужели?

— Правда, мамочка. Она мне все на следующий день объяснила и так стыдила, что я готова была провалиться сквозь землю. Она мне и еще многое рассказала. Замечали, наверное, как ставят иногда пиалу прямо на скатерть и при этом зачастую проливают чай… Это тоже небрежность, неучтивость. А если подаешь чай, повернувшись к гостю боком, значит тебе он самый ненавистный человек. Если стану вас так угощать чаем, вы можете сказать: «Вот что значит чужая, если бы была родная, то так не поступила бы». Если не скажете, то обидитесь… Я пришла к вам не для того, чтобы вы сердились на меня, и не для того, чтобы только понравиться. Я хочу, чтобы вы меня полюбили. И я буду любить вас очень крепко. Если не заслужу вашего уважения, вашей ласки, что за человек я тогда?

Айкан поняла, что девушка к ней искренне и глубоко привязалась.

Они замолчали.

В это время издали послышался голос Айымбийке:

— Эркинтай!

Айкан испуганно вздрогнула. Задремавшая Эркингюл крика не слыхала. Айкан, боясь, что Эркингюл проснется, прислушивалась к быстрым шагам Айымбийке за стеной.

Вдруг дверь распахнулась.

— Эркинтай, суюнчу!.. — Айымбийке, радостно крича, ворвалась в спальню. — Белая овца принесла двойню…

— Что случилось? — Эркингюл открыла глаза и удивленно смотрела на Айымбийке.

Айымбийке показала из-под тулупа головки двух беленьких ягнят.

— Та самая овечка, — торжествующе объяснила она. — Вот двойня… Одна — ярка будет, другой — баранчик. Это очень хорошая примета!

— Да сбудутся твои слова! — Эркингюл вскочила, взяла одного ягненка. — О, какие у него глазки! — Она поцеловала новорожденного ягненка.

— Хорошая примета! А ты, такая молодая, в приметы веришь? Не слышала и не видела, чтобы раньше других появлялись на свет двойни?