Валентин Овечкин - Том 2

Секретарь обкома проводил Мартынова до двери.

— Пустословие — это еще не все, товарищ Мартынов. Это, так сказать, частность, признак обывательского отношения к партийной работе… Вот, скажем, в области готовятся к партийной конференции. Для настоящих коммунистов это подготовка к серьезному, большому событию в партийной жизни области. А сколько обывателей по-своему переживают эту подготовку: будут или нет большие перемены , то есть останется ли первый секретарь на своем посту? А какие наметки по отделам? Слоняются по кабинетам, шушукаются, разнюхивают: «Останется ли наш завотделом? Говорят, ему уже предлагали какую-то хозяйственную работу?.. Ну-у! Значит, другой будет… А меня как бы на периферию куда-нибудь не заслали. Эх, дурак, не дал согласия, когда предлагали банно-прачечный комбинат! Баня — это все же в городе. Как загонят в Грязновский район, к черту на кулички, вторым секретарем!..» Их не волнует, какое влияние окажет партийная конференция на жизнь области, какие будут после нее сдвиги, поправятся ли дела в отстающих колхозах. Их волнует лишь одно: как эти большие или малые перемены отразятся на их бренном существовании? Не сорвут ли их с насиженных мест? Не понизят ли в ранге, зарплате? Столоначальники!.. А в общем не подумай, товарищ Мартынов, что я плачусь тебе в жилетку. Я не жалуюсь на трудности. Я только говорю, что обывательщина в разных формах проявляется и трудновато с нею бороться. Трудно, но — не невозможно. А раз можно с нею бороться — давай бороться!..

1953

В районе, где работал Мартынов, было тридцать колхозов.

В сентябре 1953 года состоялся Пленум Центрального Комитета КПСС, приковавший внимание всей страны к деревне. Но, естественно, решения этого Пленума не могли сразу же, немедленно сказаться на урожае, экономике колхозов, так как сельскохозяйственный год к тому времени был уже почти закончен.

В районе все еще была большая пестрота: доходы и стоимость трудодня в колхозах сильно разнились.

Было в районе пять по-настоящему передовых, богатых колхозов: «Власть Советов», где председательствовал Опёнкин, «Красный Октябрь», «Заря», «Большевик», «Спартак» — там председателями работали такие же старые, опытные хозяева, болельщики колхозного дела. Круто пошел в гору колхоз «Родина», куда райком послал бывшего лесника Дорохова. Выдвигался в передовые еще один колхоз — куда два года тому назад поехал, истосковавшись по земле, инструктор райкома партии Рязанцев, агроном по образованию.

Колхозов пятнадцать было средних. Председателями в них работали люди честные, трезвые, им нужно было только больше помогать, учить их всяким полезным новшествам.

В район прибывали из городов специалисты сельского хозяйства и неспециалисты — по зову партии.

Приехал из Москвы — из Министерства черной металлургии — инженер Долгушин, член партии с 1925 года, с назначением на должность директора Семидубовской МТС, на место старика Глотова. Кто-то там в отделе кадров министерства, заглянув в анкету Глотова, в графу «образование», решил, не спрашивая, как он работает, что его необходимо немедленно заменить инженером.

Мартынову удалось отстоять Глотова (разговаривал по телефону с секретарем обкома и даже с заместителем министра сельского хозяйства). Если в решениях сентябрьского Пленума ЦК сказано, что директоров-практиков, не имеющих высшего образования, можно оставлять на месте лишь в порядке исключения, то Глотов, по мнению Мартынова, и был именно таким исключением. За прошедшее лето Мартынов убедился уже, что Глотов может и хочет лучше работать, старик будто стряхнул с себя десяток лет, его МТС быстрее и лучше других справилась с уборкой, дала высший по району урожай, перевыполнила план вспашки под зябь. Кроме того, в Семидубовскую МТС уже прислали двух новичков на должности главного инженера и заведующего ремонтной мастерской, совершенно незнакомых с сельским хозяйством: одного — с железнодорожного транспорта, другого — с резинокомбината.

Долгушина послали в Надеждинскую МТС, где директор действительно не справлялся с работой.

Приехали два специалиста из аппарата Управления сельского хозяйства. Одного из них направили главным агрономом в Олешенскую МТС, другого порекомендовали в колхоз председателем. Перетрясли районные учреждения, высвободили из них несколько агрономов, зоотехников — всех послали на постоянную работу в колхозы.

И все же в районе оставалось колхозов семь, где надо было, не откладывая дела в долгий ящик, укрепить руководство, сменить председателей. Семь колхозов — немалая часть района по земельной площади и по населению — все еще прозябали на четырех-пяти центнерах урожайности, в безденежье, по уши в долгах. Надо было принимать какие-то крутые меры, чтобы вытянуть их.

По первым морозам Мартынов поехал в один из таких колхозов, в «Борьбу», самый отдаленный колхоз района, куда в иную погоду, в бездорожье, через топкие болота и залитые водою ольшаники и не доберешься ни на чем. Мартынов за время своей работы в районе бывал во всех колхозах по многу раз, бывал он и в «Борьбе», но все как-то проездом. На этот раз он, оставив все дела в райкоме на Медведева, прожил здесь три дня, ночевал не у председателя, а у колхозников, осмотрел все хозяйство, переговорил с десятками людей; вызвав из МТС ревизора, провел как бы следствие о причинах тяжелого положения в колхозе, не гнушаясь и сбором письменных заявлений, и очными ставками — для облегчения работы прокурору.

Уехал он из «Борьбы» потрясенный, взбешенный, до глубины души взволнованный тем, что увидел и услышал.

…Сколько раз приходилось Мартынову слышать от рядовых колхозников:

— Эх, товарищи руководители, не все вы знаете, что делается у нас в колхозах!..

— По одним сводкам нашей жизни не узнаешь!

— Все узнать — пуд соли с нами надо съесть!..

Кучка негодяев в «Борьбе» превратила колхоз в свою вотчину. Разложившимся пьяницам и жуликам было не до хозяйства.

Что бы ни выросло на полях, восемь ли центнеров зерна, четыре ли центнера, — для членов правления, бухгалтера и председателя ревизионной комиссии хватало тех «фондов», что оставались после хлебосдачи в амбарах и кладовых. Прошлой зимой, когда на фермах падал скот от бескормицы и колхозникам для их коров не выдали ни клочка соломы, у председателя и правленцев во дворах стояли стога наилучшего клеверного сена. За кур, гусей и баранов, съеденных на попойках, отвечали лисы и волки. У членов правления числилось «под отчетом» по пять — семь тысяч: это уже, сверх взятого из кассы и кладовых без учета и отчета, такие хищения, что и бухгалтер-сообщник не смог утаить.