Элигий Ставский - Камыши

— Нет… Но… А по какому поводу все же? — поинтересовался я.

— А вообще буду рад, если вам вся эта деятельность, — опять показал Бугровский на газету, — ну, так сказать, обойдется. А то ведь могут и выписать из гостиницы, — заключил он, протянув мне руку. — Я вам позвоню, товарищ Галузо.

Он даже проводил меня до двери.

— И, надеюсь, вы придумаете в книге свой конец, а уж я… — И, не договорив, он кинулся к зазвеневшему телефону, одновременно показав мне рукой, чтобы я уходил.

Надо признаться, что Бугровский на этот раз заставил меня насторожиться. Почему вдруг ему пришло в голову устраивать мне встречу со Степановым у себя в кабинете? Это что — очная ставка? Сперва он раскопал, что Кама была на лимане, а какая теперь открылась ему загадка? Между тем это странно, что Глеб Степанов так и не появлялся, хотя ведь знал, что я здесь. Или, может быть, он ждал, что я приду к нему сам?

Я не мог понять, о каком человеке говорил швейцар, встретивший меня на крыльце и пытавшийся по моему лицу угадать, что означали и чем кончились милиционер и повестка. С дивана, когда я вошел в вестибюль, встал мужчина в соломенной шляпе, желтой футболке и джинсах и поднял лежавший на полу вещевой мешок.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — улыбнувшись, шагнул он ко мне и, стесняясь, протянул руку. — Я к вам с поручением от Константина Федоровича. Не узнаете?… Помните, пиво возле театра в Ростове?

— Ну конечно, конечно, — сказал я, пожимая ему руку.

У меня хорошо отпечаталась в памяти наша не совсем выгодная для меня встреча за столиком под высокими кронами, он и тогда был в этой же шляпе, и, кажется, его звали Леней.

— Нет, нет, нет, я останавливаться не собираюсь, мне ничего не нужно, — быстро заговорил он, войдя в номер, и тут же, словно нервничая, начал развязывать свой мешок. — Я к вам только на минуту. Всего. Меня ждет машина, и я в Приморск-Ахтарск. Туда подойдет вечером наше научное судно «Профессор Васнецов». Они меня заберут. Вот, — вынул он пакет и протянул мне. — Это доклад Константина Федоровича и книги. И вот еще, пожалуйста, вам письмо от него. А сам он в Москву собирается, а потом, возможно, заедет к вам.

Я взял письмо:

— Прямо не знаю, чем вас угостить. Правда, вот боржом есть, и вот виноград. Угощайтесь. — Я открыл конверт: — Извините, я прочитаю письмо.

— Да что вы? Что вы? — махнул он рукой. — Я ведь совсем уже не мальчик. Это вид у меня такой. А на самом деле мне уже тридцать семь…

«Здравствуй, Витя, — писал Костя. — Видишь, все в порядке. Не зря я тебе говорил, что меня сам черт не возьмет. Все, что нужно, тебе расскажет Леонид Антонович. Рвусь к тебе, но пока вызывают в Москву. Кажется, утвердили диссертацию, так что с меня причитается. Дома тоже все благополучно. Ну, а как там твои дела?

Кое-что из той литературы, что ты просил, я достал: несколько наших книг о воде, о воздухе и две не переведенные у нас американские по эрозии почвы. Ребята говорят, что авторы надежные. Но, сам понимаешь, это уже не по моей части. Так широко я эту проблему не тяну. Может быть, что-то подвернется в Москве. Но подобных работ пока мало.

Ты спрашиваешь, Витя, а как, ну как объяснить человеку, что не надо без пользы, без жестко обдуманного решения рубить и ломать дерево, ветку, куст. Почему не надо, оно ведь растет?.. Оказалось, что и верно, и ты прав, что объяснить не так просто, потому что есть привычка, инерция старого, пока всего было навалом, если ты простишь мне такой литературный язык… А уж у нас-то в России! Леса так леса, в реках — кипение от рыбы, озера чистые, синие, почва-то какая! А ягод! А птицы! А грибов! И еще одно, почему объяснить не просто: все давно грамотные, про кислород слышали, про загрязнение атмосферы, и все равно ломают, уничтожают, топчут зеленое, и вот живы же — ничего. Я в какой-то газете вычитал смешное паточное название „Наш зеленый друг“. Ну, ты сам знаешь, как мы иногда этого друга… В общем, мы с Татьяной и Светой просидели весь вечер, сочиняя тебе ответ. Но так у нас ничего и не вышло. Даже Тим загавкал, глядя, как мы морщим лбы. Но уже ночью, Витя, пришла мне такая мысль, которая показалась серьезной, и она, может быть, тебе пригодится, если не посмеешься. Вообразил я себе такую невеселую картинку: пробежало сколько-то времени, и люди уничтожили весь лес на земле. Проели, одним словом. А теперь я фантазирую: и вот кто-то обнаружил, что какая-то одна сосенка убереглась, выжила случайно, затерялась и стоит, зеленеет. И думаю: бросится он к ней обнимать, целовать или тоже накинется, срубит? Что сделает? Как поведет себя? Это и есть самая соль моих рассуждений. По-твоему-то как? Я же, Витя, пришел к печальному заключению, что схватит топор и не с объятиями, а с безумством набросится на дерево, потому что может ли остаться в нем святое, если он создал вокруг себя пустоту голую, а потому опустошил и себя…»

— Леонид Антонович, да садитесь же вы, — засмеялся я, видя, что он по-прежнему топчется возле своего мешка.

— Да нет, я уже бегу, — засуетился он. — Бегу, бегу. Я вам только должен объяснить, почему Константин Федорович раньше не мог выслать вам свой доклад. — И он снова, словно извиняясь, улыбнулся мне и заговорил еще быстрей: — Дело в том, что, пока Константин Федорович лежал в больнице, мы решили отослать его доклад наверх, в Москву. Видите ли, Константин Федорович — человек редкостного трудолюбия, справедливости, и я, знаете, я, например, не встречал на своем веку, вы поверьте, он для нас — эталон бескорыстия, если так можно выразиться. Когда такой человек рядом, веришь, что землетрясения не случится, Я вас не задерживаю? — метнул он взгляд на машинку. — Вот поэтому у Константина Федоровича доклада не было.

— А может быть, стакан кофе? — спросил я. — Черного? Хотите?

Он поднял свой мешок и повесил его на плечо.

— Ушел, ушел, — замахал он рукой. — Так вот, мы послали доклад в Москву, и, насколько мне известно, у Степанова… Вы ведь знаете Глеба Дмитриевича Степанова? Ведь это из-за него…

— Да, я его знаю, — подтвердил я. — Он, между прочим, в Темрюке.

— Даже? Любопытно было бы увидеть его, — как-то мстительно улыбнулся он. — Так вот, у него, кажется, крупные неприятности, у Степанова.

— Вот в связи с этим докладом? — спросил я.

— Тут, я думаю, даже принципиальнее. В связи с общей постановкой вопроса об Азовском море. Ведь это же проблема государственного масштаба. Ну, разрешите откланяться, — протянул он мне руку. — Был рад встретиться… с союзником.

— Да что же вы так стремительно, Леонид Антонович? — сказал я. — Ну, может быть, сигарету на дорогу?

— Тем более. Тем более нет, — отрезал он, опять взглянув на машинку. — Решил бросить. Выехал из Ростова — ни одной. И на судно, решил, не возьму, чтобы не было соблазна. Ну, привет Константину Федоровичу, если он приедет.