Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

Да и Аким Морев понимал, что он подступает к «взрыву», который обойти никак нельзя. Но как подойти к этому, чтобы не отпугнуть доярок и в то же время не обидеть Наталью Михайловну с ее товарками по работе? И он подступил:

— Тот взрыв, какой у нас с вами тут произошел, вначале меня царапнул по сердцу, — и чиркнул снизу вверх ногтем большого пальца по левой части груди.

Ага! Значит, задело его. Не скажи он этого, ему не поверили бы: ведь все видели, как лицо его перекосилось. А тут он еще вон какие слова.

— Но в перерыв я побеседовал с товарищами, и мы пришли к выводу — вы правы, потому что молоко у коровы на языке. Другими словами, вдосталь кормить ее надо, в тепле и чистоте держать надо…

«Ах ты, какой человек! Разгадал нашу боль, наши думы, наши стремления», — казалось, люди в этот миг именно так кричали из зала, хотя они молча и напряженно слушали Акима Петровича.

— Дорогая Наталья Михайловна, мы все преклоняемся перед вами за ваш многолетний труд, за вашу заботу о коровах. Но ведь и вы подтвердите: если отнять у вас корма, благоустроенные помещения и оставить только вашу любовь к коровам, то они вам молока не дадут.

Вот этого, пожалуй, Акиму Петровичу не надо было бы говорить. Произнес перед этим теплые слова, растрогал, ну и ладно. А тут — по самому больному месту. Да чем они, доярки, хуже Натальи Михайловны? Разве они не хотят видеть солнышко, разве не рады залить государство молоком и от народа получить благодарность?

Ах, Аким Петрович, Аким Петрович!

А он опять:

— Я уверен, мы все уверены, что даже в самом плохом колхозе, совхозе есть хорошие доярки, телятницы, но местные нахалы не дают им ходу.

Вот тут уж зал взорвался по-другому: доярки вскочили и не аплодисментами, а криками оглушили президиум:

— Правильно-о-о!

— Гоните штукарей!

— Кому волю даете!

После обеденного перерыва в зале будто взошло солнышко: все прониклись надеждой на что-то неизбежно хорошее, повеселели, и с трибуны уже не было слышно жалоб на недостатки. Выступали с практическими предложениями, делясь своим опытом, часто обращаясь к Наталье Михайловне за советами… И все-таки чувствовалось, что между доярками из зажиточных колхозов и доярками, у которых в коровниках нет даже фонарей, существует какая-то рознь, и это особенно сказывается, пожалуй, на отношении всех доярок к Наталье Михайловне.

Рознь эта совсем не напоминала той розни, какую наблюдал Аким Морев в свои детские годы между беднотой и зажиточными крестьянами. Там беднота при встрече с зажиточными держала себя приниженно. Здесь этой приниженности и в помине нет: доярки из отсталых колхозов смелы, даже дерзки и, во всяком случае, равны. Там немыслимо было всем беднякам выбраться в зажиточные, здесь, наоборот, доярок поощряют — будьте такими, как Наталья Михайловна, что те вполне понимают… И, однако, рознь налицо и порою переходит в неприязнь, в какую-то непримиримость.

«Новое явление в нашем обществе, а мы его почему-то не изучаем и даже не замечаем. Вдолбили себе в голову, что если все люди советские, все равны, то, стало быть, все одинаково мыслят, одинаково чувствуют», — так думал Аким Морев, наблюдая за тем, как под шум и грохот аплодисментов доярки принимают из рук Александра Пухова отрезы на кофточки, юбки, скатерти, простыни, занавески. Подарки были недорогие, но они радовали всех доярок: это не просто вещи, какие можно купить в любом магазине, а подарки.

Аким Морев смотрит в список, где указано, какой доярке и что дарят рабочие города. Наталкивается на фамилию Натальи Михайловны Ковровой и тревожно улыбается: рабочие автомобильного завода преподносят ей подарок, значительно превосходящий по цене все, что получают остальные доярки.

«Не углубит ли это рознь? Отменить? Невозможно: рабочие обидятся. Что же делать? Как порою мы неосмотрительны».

Когда очередь дошла до Натальи Михайловны, Аким Морев, подойдя к трибуне, плечом оттеснил Опарина, читающего список. Затем, обращаясь в зал и показывая руками на Наталью Михайловну, сказал:

— Рабочие автомобильного завода дарят нашей Наталье Михайловне за ее красивый труд легковую машину «Победа».

В зале все сначала замерли. Но в следующую секунду зал глубоко вздохнул, и в тишине защелкали сиденья кресел: девятьсот доярок, точно их подхватило волной, вскочили с мест и бурно зааплодировали, что-то крича. Что? Не поймешь. Что-то разное. Кричат. Кричат… и вот уже из бури выделяются слова:

— Здравствует…

— Да здравствует…

И вдруг резко, единым голосом обрушилось на сцену:

— Да здравствует мать приволжских доярок!

У Натальи Михайловны брызнули слезы.

Да и не только у нее, не только у Акима Морева, но и у такого человека, как Александр Пухов, брызнули слезы.

Колхозники, рабочие совхозов, МТС, все жители Поволжья несколько дней находились в тревоге: из среднеазиатской пустыни, захватив огромный фронт, снова дул раскаленный, огнедышащий суховей. И хотя весной земля хорошо напиталась влагой и перепадали дожди, однако нежные колоски пшеницы, ржи, метелки ячменя, овса, проса начали сжиматься и вдруг местами вздернулись к небу, будто удивленно вглядываясь в затянутую дымкой лазоревую высь.

Колхозники с горестью сказали:

— Зажелезняло! Да, зажелезняло!

А в Московской, Кировской, Ярославской, Рязанской и других областях надсадно лили дожди: хлеба полегли, борозды на полях картофеля залило, будто на болоте, дороги раскисли: не только конь или грузовая машина, но и трактор застревал в грязи.

Вот уже третью неделю там день и ночь висели над полями тяжелые, словно чугунные, сплошные тучи…

— Да что же это… к нам-то, а? — с тоской жаловались жители Поволжья и особенно Приволжской области, на которую дыхание суховея обрушило свои главные силы…

И случилось то, чего никто уже не ждал.

С Северного Ледовитого океана хлынули мощные холодные ветры. Они стронули сплошные тучи и погнали их на юг. Сначала, попав в раскаленную пасть суховея, тучи таяли, как кусок масла, брошенный в клокочущий котел, затем стали наседать на суховей, как наседает дивизия на одинокую роту солдат… и вскоре над Поволжьем разразились сокрушительные ливни…

Хлеба сначала повеселели, а потом неожиданно быстро стали созревать.

Еще совсем недавно обком партии, облисполком, городские, районные организации, заводы, фабрики выделили в помощь колхозам транспорт, главным образом грузовые машины… И вот он, урожай, пришел сам — обильный и, по заверению старожилов, небывалый. Щедра была природа в этом году.

Но на область надвигалось и еще одно, небывалое в этих краях, событие: готовился к пуску Большой канал. Как первенец, он стал героем дня не только в Приволжской, но и в Сталинградской, Воронежской, Астраханской, Ростовской областях и Ставропольском крае: в степь, где паслись отары овец соседей Приволжска, шла вода.