Василий Цаголов - За Дунаем

— О, Знаур, где ты? Выгляни на улицу!

«Кудаберд?! Что ему надо?» — встревожилась Ханифа и, оглядев себя, пошла открывать калитку. Хромой улыбнулся ей и, откинув перекосившееся тело назад, сказал:

— Если Фарда дома, то пригласи меня!

Ханифа молча отошла в сторону, и Кудаберд ступил во двор. Сложив руки на ремне, он, как показалось женщине, старался обратить ее внимание на свою новую черкеску. И хотя длинные полы обновки- касались пяток сафьяновых чувяк, ему было не скрыть дугообразной ноги.

Окинув с нескрываемым любопытством двор, Кудаберд хотел было плюнуть по привычке, да вовремя удержался: из мазанки вышла старуха.

— Добрый день, Фарда!

Впервые за долгое лето старуха, встретившись с чужим человеком, не ушла. Ханифе показалось, что свекровь как будто даже обрадовалась Кудаберду.

— Фарда, ты извини меня, но я хотел спросить тебя, не продашь ли коня? Стоит он в конюшне и только сено ест...

Вздрогнули плечи старухи, переступила с ноги на ногу, и было видно, как сжались ее губы.

— Да, да... Зачем он вам? В доме нет мужчины.

Женщина подошла к хромому.

— Хорошо заплачу за него. Вижу, как вам трудно...

— Несчастный хромой! — неожиданно крикнула женщина.

Опешил Кудаберд, отступил на шаг, но поздно: Фарда, подбоченясь, шагнула к нему вплотную и плюнула в лицо. Ужаснулась невестка, закрыла лицо руками и попросила умоляюще:

— Уходи... Уходи, она стала безумна. Разве ты не видишь?

Провел Кудаберд пятерней по лицу и запрыгал через двор. У калитки остановился, крикнул злобно:

— Волчица ты, и сын твой волк! Погибнешь ты в этом доме, Ханифа. Идем ко мне! Пойдем хоть сейчас!

Фарда, не оглядываясь, пошла в конюшню, а Ханифа смотрела в землю, не в силах произнести ни звука. Захлопнулась калитка, и женщина, поддерживая живот, ушла в саклю. Весь день она проплакала, а к вечеру вспомнила о свекрови. Но ее не было ни в мазанке, ни во дворе, и тогда Ханифа поспешила в конюшню. Приоткрыла дверь и отшатнулась. Больше она ничего не помнила.

... Когда же она пришла в себя, то прежде всего услышала голос матери и не решилась открыть глаза.

— Да почему же бог так покарал нас? — причитала мать.— Бедная моя дочь, что-то станет теперь с ней?

«Значит, Фарда и в самом деле повесилась?» — Ханифа приподнялась на локте, и мать, очевидно, заметив ее, заплакала пуще прежнего:

— Ох-хо! Лучше бы ты стала женой хромого Кудаберда. Сколько горя выпало на твою долю!

Свесив ноги с кровати, Ханифа бессознательно пригладила волосы и с ужасом посмотрела на заплаканные лица соседок. Женщины, тихо раскачиваясь, всхлипывали, слушая плакальщицу. Помогли Ханифе встать, и она увидела свекровь: старуха лежала на длинной скамье, неподвижно, сложив на груди руки. Схватилась за сердце Ханифа. Резкая боль опоясала живот,

279

и женщина присела. Мать догадалась, что с ней, и, умолкнув, строго еказала:

— Уведите ее в хлев,— и снова продолжала плач.

Ханифа послушно пошла из сакли, но в дверях пошатнулась, упала. Ее вытащили наружу. Женщины в сакле слышали, как она вскрикнула. Но Борхан не переставала оплакивать Фарду. За дверью раздавались голоса, беготня, и в ту минуту, когда Борхан сделала паузу, приоткрылась дверь, и Фаризат прошептала:

— Мальчик!

9

В штабе Скобелева-младшего собрались командиры входящих в отряд частей. Ждали генерала, который должен был появиться с минуты на минуту. Вскоре со двора послышались голоса, распахнулась дверь: в штаб шумно вошел Скобелев. Отвечая на ходу на приветствия офицеров, генерал боосил на походный стол перчатки и оглядел присутствующих. Скобелев был чем-то раздражен.

— Скажите на милость...— он сделал паузу.— Не могут наладить связь с главной квартирой... Его превосходительство Гурко в две недели пересек Дунайскую равнину, перевалил по тропам Балканы и угрожает туркам пленением, а мы что же, господа? А если вас, господин штабс-капитан, послать в дело? Могу ли я положиться на вас?

— Так точно, ваше превосходительство,— ответил без запинки штабс-капитан.

Полковник Тутолмин любовался Скобелевым. Высокий, стройный, худощавый, он держался непринужденно. Еще бы! Состоит в свите его величества. Тутолмин перевел взгляд на Георгиевский крест. Михаил Дмитриевич никогда не расставался с ним.

— Никак нет! — возразил генерал, он слегка картавил.— Прошлой ночью линия до того была испорчена, что на весь следующий день было прекращено телеграфное сообщение. Позор! Доложите командиру военного походного телеграфного парка, что я вами недоволен... Ну, почему происходит так? Извольте держать ответ...

— Большею частью линия повреждается проходящими мимо войсками. Солдаты привязывают к шестам лошадей.

— Ну и что? — Скобелев вертел пуговицу на своем кителе.

— Нижние чины рвут проволоку и берут на свои нужды. Более пуда уже пропало ее, ваше превосходительство!

— Так прикажете мне охранять вашу линию? — Скобелев потянул за пуговицу.

Штабс-капитан испуганно захлопал глазами:

— Никак нет! Я сам... Объявлю в частях... Военное го значения, какое имеет телеграф, нижние чины не понимают. Ваше превосходительство, смею доложить, что нижним чинам будет объявлено, что за умышленную порчу виновный будет подвергаться смертной казни, а наследники лишатся всякого состояния и даже наследственных званий...

— Так оповестите всех, кого надлежит, особенно командиров проходящих частей о том, что вы мне доложили. Ступайте!

Лицо штабс-капитана просветлело. Еще бы, отделаться так легко, когда связь с главной квартирой не налажена,— просто счастье. И офицер, не задерживаясь более, поспешно удалился.

Генерал расстегнул ворот белого кителя. В другой форме его никогда не видели. И на передовых позициях он появлялся в нем, да на белом коне. За это турки прозвали Скобелева «белым генералом». Конечно, в том было и уважение к военному таланту молодого военачальника.

К нему подошел адъютант-капитан генерального штаба и доложил о новых документах и распоряжениях, полученных за время отсутствия генерала.

— Ну и что там предписывают? — спросил Скобелев, усаживаясь на табурет.

— Его императорское высочество главнокомандующий приказать изволили...— проговорил капитан и прервал доклад.

При упоминании имени Николая Скобелев встал и снова опустился на табурет.

— Так-с! — процедил он.— Читайте, мой капитан.

— Надобно немедленно устроить летучую почту.

Генерал прервал капитана:

— Послушайте, зачем это нам? Мы же подвижной отряд!

— Ваше превосходительство, так это велено кавалерии Рущукского отряда.

— Причем тут мы? — допытывался Скобелев.

— Вы приказали доложить...

— Ну, хорошо... Еще что там у вас?

— Начальник главного штаба разослал копию письма генерал-майора Горлова.