Василий Цаголов - За Дунаем

Впереди послышалась ружейная пальба. Это, наткнувшись на пикеты неприятеля, авангардская сотня завязала перестрелку. Командир сотни Зембатов послал спешное донесение полковнику Левису.

Не долго думая, Левис направил первую сотню осетин на подкрепление авангарду, а две сотни казаков бросил на фланги. Остатки полка построились в боевой порядок. Неприятель, однако, отступил, и сотни осетинского дивизиона залегли в балке. Всадники, возбужденные предстоящей встречей с турками, нетерпеливо поглядывали на поляну. До боли в глазах ощупывали лесок, в котором притаились баши-бузуки.

— Вон! — шепнул кто-то.

И по цепи проползло: «неприятель».

Разведчики, Бабу и Евфимий, заметили турка прежде других и впились в него взглядом. Турок привстал, огляделся и, видимо, не заметив ничего подозрительного, ушел. Разведчики следили за ним, пока он не скрылся за деревьями.

Евфимий бросил короткий взгляд на Бабу, и тот понял: «Будем брать его». Евфимий распластался на земле, замер на миг и затем пополз вперед. За ним Бабу. Трава густая, высокая, не колышется.

‘ Ротмистр Есиев приказал без команды не стрелять. Около него находились человек семь охотников, на случай, если надо будет прийти на помощь разведчикам.

Не отрывая тела от земли, Бабу старался не отставать от Евфимия. Разведчики спешили достичь опушки. Евфимий приподнял голову, выждал, а затем перебежал к дереву и притаился под ним. Тот же маневр проделал Бабу.

Солнце пробивалось сквозь густую крону бука. Вдыхая запах свежей травы, разведчики напряженно вслушивались в тишину. Треснула веточка. «Идет», — пронеслось в сознании. Уже видно было лицо турка. Еще шаг. Другой... Р-р-аз! Они бросились на него одновременно, подмяли под себя; Бабу уселся ему на ноги, а Евфимий сдавил горло. Турок и пикнуть не успел: сунули в рот кляп и заломили за спину руки.. Туго запеленали его веревкой и, подхватив обмякшее тело, вынесли его на поляну. Не мешкая, поползли к своим позициям. Турка волокли за собой на веревке.

Едва они пересекли поляну, Бекмурза и Фацбай поспешили на помощь и, подхватив пленного, унесли его в кусты. Ротмистр приказал Фацбаю доставить турка в штаб отряда. Всадник, однако, с места не сдвинулся, и ротмистру пришлось повторить приказание уже более строгим тоном. Проклиная турка, Фацбай поехал в штаб. Пленный на привязи бежал за ним.

Командир дивизиона видел, что людям не терпелось вступить в бой, и он в душе пожалел Фацбая. Все ждали сигнала к атаке, который должен был подать Левис. Есиев знал, что командир полка выжидает, пока противник откроет свои позиции, и тогда полк ударит по нему в центре, а резерв навалится на фланги.

В наступившей тишине со стороны неприятеля послышался голос:

— Эй, кто вы? Магометане или христиане?

— Христиане! — крикнул Бекмурза, хотя был магометанином.

Он выехал на поляну, и тут же по нему открыли беспорядочный огонь. Но Бекмурза продолжал гарцевать на разгоряченном скакуне. Удивленные турки прекратили стрельбу и вылезли из-за укрытий. Всадник пригрозил им кулаком.

В этот момент Есиева покинули хладнокровие и выдержка. Он привстал на стременах, взмахнул саблей:

— Вперед!

Команда прозвучала на родном языке. Конь под ним вздыбился и, сделав прыжок, вынес седока на поляну. Дивизион лавиной устремился на неприятеля, который не ожидал наступления именно в этот момент и поэтому растерялся. Но замешательство неприятеля длилось недолго. Из леса вылетел на коне предводитель турок. Выставив кривую саблю, он что-то дико кричал. За ним, рассыпавшись цепью, следовали башибузуки. Бабу развернул коня и направил наперерез предводителю. Тот тоже заметил Бабу и смело пошел на сближение с ним. Лязгнула сталь. Разгоряченные кони храпели. Опять разъехались... Бабу не слышал стонов, топота коней. Вдруг, откуда ни возьмись, Бек-мурза. Не успел Бабу крикнуть другу, чтобы он не мешал ему, как сабля Бекмурзы просвистела в воздухе, но опустить ее на турка он не успел. Конь под предводителем споткнулся, и турок вылетел из седла. Бекмурза спрыгнул на землю и подмял его под себя. Не выдержал Бабу, выругался.

— Забирай его и уходи! — яростно закричал он и бросился в самую гущу боя.

... К вечеру все было кончено. Дивизион занял Дели-Сулы. Охотники выстроились на площади в ожидании полковника Левиса. Он появился в сопровождении ротмистра Есиева и стал объезжать ряды.

— Осетины! Сегодня вы показали свою верность русскому боевому знамени! Слава вам, доблестные сыны Отечества!

— Урр-ра!

— Кто захватил предводителя Хаид-бея? — спросил командир полка.

Ротмистр отрапортовал.

— Урядник Кониев и рядовой Каруаев!

— Представить на них реляцию!

... Дивизион не понес потерь, и его вернули на позиции, которые он занимал перед боем. Костров не жгли, даже не курили. Коней свели вместе. Люди не

спали, ждали, что противник предпримет контратаку, и нервы у всех были напряжены. Наступила тишина. И вдруг в ночи раздалось:

— До-оон!'

Дивизионный разведчик Бабу Кониев вышел на поляну, повел головой по сторонам: «Осетин?! Откуда он здесь, если наши на своих местах? Нет, это мне послышалось. Хотя после вчерашнего боя и не такое покажется». Бабу хотел было вернуться, но опять донеслось, теперь уже совсем рядом:

— До-оон!

К Бабу присоединился Бекмурза и предложил:

— Пойдем, поищем.

Друзья двинулись на стоны раненого и вскоре склонились над ним:

— Кто ты? — спросил Бекмурза дрожащим от волнения голосом.

— До-оон! — было ему ответом.

Быстро отвязав флягу, Бабу поднес ее к губам раненого.

— Он, наверное, из тех осетин, которые ушли в Турцию,— прошептал ему на ухо Бекмурза.

Рука с флягой застыла, вода пролилась на землю.

— Как?! — воскликнул пораженный Бабу.— Он пошел против братьев?

Раненый открыл глаза и тихо прошептал:

— Прощайте, братья...

Перед мысленным взором Бабу встали горы, аул, мать...

В осетинском дивизионе знали о том, что в составе турецкой армии на Кавказском фронте действовало большое число осетин. Они были из тех осетин, которые лет десять назад, обманутые и гонимые, переселились в Турцию. Но их надежды на лучшую долю не оправдались, и многие спешно потянулись в обратный путь, на родину. А самых молодых из оставшихся на чужбине турки загнали в армию и заставили воевать против русских.

А вот как этот осетин попал за Дунай, никто не знал. А он, не приходя в себя и не раскрыв тайны, умер. Так и осталось неизвестным его имя.

Убитый лежал в балке на сырой ночной земле. Все были удручены тем, что он оказался осетином и шел к ним со стороны неприятеля. Но, пожалуй, тяжелее всего было Бабу. «Почему я не оглох в тот момент, когда он просил воды? Кто же ранил его?» — размышлял урядник.