Василий Цаголов - За Дунаем

25

Из каморки доносился частый кашель, словно ломились сухие сучья. Один из рабочих не выдержал:

— Умрешь ты с нами, Ханифа!

— Шла бы в другое место,— неизменно добавлял еще кто-то.

А куда она могла уйти? Где заработать на кусок хлеба? Нет, Ханифа умрет в тесной душной каморке, а работу не оставит. Она как-то взглянула в зеркало и заметила, что ее лицо стало похоже на табачный лист. И грудь впала. С рассвета до сумерек сидела в одном положении: на коленях, согнувшись, перебирая табачные листья. Ей некогда было разогнуть спину, даже кашляла, не меняя позы.

Но сколько радости испытывала Ханифа, когда, сделав покупки на базаре, приезжала домой к сыну.

Сдерживая дыхание, чтобы меньше глотать табачной пыли и не раздражать горло, Ханифа проворно сортировала листья. В каморке, где она после работы спала на войлочной подстилке, днем чадила керосиновая коптилка. Однажды Ханифа осмелилась сказать мастеру, почему бы не прорубить окно в стене. А мастер, оглядев ее с головы до ног, ответил с усмешкой: «Хозяин боится, как бы в его овчарню не повадились волки через окно».

Ханифу обидели дерзкие слова мастера, хотя она и привыкла к его окрикам и грубостям. В первый же день, едва Ханифа переступила порог табачного заведения, мастер выругал ее за то, что опоздала на работу. Тогда Ханифа заплакала, и мастер засмеялся ей прямо в лицо: «Ишь, какая девочка... Вон у тебя груди, словно вымя у коровы». Ханифа заплакала навзрыд. Ей было обидно оттого, что она беспомощна и беззащитна. Мастер же смеялся долго, и когда ему наскучило, ткнул Ханифу в спину, пригрозил: «Ты еще похнычь у меня!»

С тех пор мастер обязательно при случае задевал несчастную женщину. А как-то утром зашел к ней в каморку и сказал:

— Хозяин что-то злой... Позвал меня и говорит: «Гони ты Ханифу, не нужна мне больная».

Ханифа изменилась в лице. Перед глазами встал •сын с протянутыми к ней руками, мать, плачущая над похлебкой из кукурузной муки. Молодая женщина уронила голову на руки.

— Ну, ты работай пока. Жаль мне тебя. Ладно уж, пойду сегодня к хозяину, попрошу... Приходи вечером ко мне, я тебе скажу, что ответит хозяин. Может, уговорю... Да только он очень крутой. Ты же знаешь, где я живу?

— У-у-у,— сквозь слезы протянула Ханифа.

— Вот и хорошо... Ну, ладно, пойду,— мастер нагнулся, погладил вздрагивающие плечи Ханифы.— 'Трудно тебе будет жить...— Он ушел, а женщина дала волю слезам.

Дом мастера стоял особняком у самого Терека. Ханифа в нерешительности стояла у крыльца, за спиной ее шумела река, ворочая камнями. Набравшись смелости и преодолев робость, Ханифа постучала в окно. Но, испугавшись своего поступка, она сошла вниз. У нее было одно желание: бежать без оглядки. Но за--скрипели половицы, и на крыльце появился мастер.

— А, это ты, Ханифа? Заходи в дом, там моя сестра,— мастер поманил пальцем, но Ханифа не двигалась •с места.— Ну, иди, иди... Побудь с людьми, еще успеешь в свою нору.

Поверило сердце человеческому слову. Скрипнули иод ногами ступеньки. Остался позади порог. Затаив дыхание, слышала, как закрылась дверь, звякнул запор. Испугалась, метнулась к выходу. Мастер встал на пути:

— Ты что? Дверь я закрыл, разные люди ходят, обкрадут... Ну, иди в дом, сестра у меня больная. Если хочешь, уходи, но тогда совсем убирайся с фабрики... Видно, зря я упросил хозяина...

Обмякла Ханифа, и мастер заговорил еще настойчивей:

— Хозяин сказал мне: «Как ты, Арчил, хочешь, так пусть и будет». Ну, иди, поздоровайся с сестрой. Больная она у меня,—дрожал голос Арчила.

26

В командирской палатке сидели Гайтов и Шанаев. Полковник полулежал на кровати, подперев голову рукой. Временами приглаживал подстриженную бороду или накручивал на пухлый палец длинный ус. Хозяин глубоко потянул носом, громко вздохнул:

— Угощу вас на славу, господа!

Обязанности повара у Левиса исполнял казак, по кличке Золотопуп. Никто не знал, откуда у него такое прозвище. Скорее всего, конечно, ему завидовали. Всю войну за спиной у командира полка просидел и даже Георгия выслужил. А еще он был большой мастер варить борщ и теперь суетился, собираясь подать свое варево гостям. Для командира полка у него был припасен где-то добытый кофейный серебряный поднос, на котором вмещалась всего одна тарелка. Казак выхватил из раскрытого кожаного саквояжа салфетку, отряхнул, потом разгладил на правом колене и ловко накрыл поднос, а сверху поставил дымящуюся тарелку. На походном столике лежали ножи, вилки и ложки разных размеров и форм.

— Ну-с, господа, откушайте нашего борща,— полковник легко поднял свое тучное тело и протянул обе руки: казак вложил в них поднос и выскочил, чтобы принести остальным.

Но его вернул Шанаев.

— Мы борщ не будем есть.

— Напрасно, господа, пожалеете... Такого борща нигде не отведаете более. Ведь так, Золотопуп?

— Так точно, ваше высокоблагородие,— казак лихо стукнул каблуками.

Гостям пришлось ждать, пока Левис покончит со своей тарелкой борща. Полковник, наконец, вытер губы краем салфетки, прибавив к старым жирным пятнам новое, и покачал головой:

— Отведай сам государь борща нашего, потерял бы я своего Золотопупа. Непременно... А что я буду делать без него? Пропаду с голоду.

— Так точно, ваше высокоблагородие,— казак держал в каждой руке по плошке с бараниной.

С легким поклоном Золотопуп вручил еду офицерам. Но так как гости сидели в тесной палатке, на чем попало, то плошки им пришлось устроить на коленях.

— Эй, Золотопуп, где вино? Подай румынского...

Увидев, что гости повеселели, полковник после небольшой паузы добавил:

— Скряга ты, Золотопуп... Шельма и скряга.

— Так точно, ваше высокоблагородие,— отчеканил казак.

Он держал под мышкой кувшин и выжидающе смотрел на полковника. После того, как тот подмигнул, казак налил вино прежде ему, Левису, и подал в турьем роге. Это был подарок командира осетинского дивизиона. Шанаеву досталась глиняная чашка, а Гайтову серебряный кубок.

— По вашим обычаям, господа, полагается прежде пожелать счастливого пути Гайтову... Жалка расставаться с поручиком, но служба не спрашивает. А потом боевые офицеры нужны не только в полку. Пусть и в свите генерала Скобелева будет наш человек, авось пригодится нам.— Полковник пил долго, пока не задрал над головой витой конец турьего рога.

Положив плошку на край походного столика, Гай-тов выжидательно взглянул на Шанаева. Оба офицера служили во Владикавказском полку не первый год. И с турками уже встречались под Карсом. Их боевые подвиги и храбрость были отмечены многими наградами. С первых дней нелегкой службы они вместе, неразлучны. А вот теперь один из них отправляется в свиту генерал-майора Скобелева. Начальник отряда вытребовал себе и хорунжего Хоранова, отличившегося в боях за Дунаем.