Нотэ Лурье - История одной любви

Я быстро переоделся, и Ехевед, довольная, словно удалось избежать грозившей ей опасности, вышла со мной из гостиницы, и мы торопливо направились к Театральной площади.

— Что ты сказала Геннадию Львовичу, когда вернулась после нашей встречи? — спросил я.

— Все. Рассказала, что немного погуляли вокруг собора, но ты очень торопился, попрощался и уехал. Лгать я не умею. Никогда его не обманывала и теперь не могу. Он меня обнял и крепко, крепко поцеловал, как никогда. Ты даже себе не представляешь, как Геннадий Львович меня любит, а за что — сама не знаю. Как-то, гуляя в парке, это было еще до свадьбы, он спросил, что Для меня сделать. Я пошутила: влезть на самое высокое дерево. В ту же минуту главный конструктор большого завода сбрасывает с себя китель и на глазах у всего честного народа карабкается на вершину огромного дуба. Он и сейчас готов выполнить любое мое желание. Геннадий Львович вообще необыкновенный человек, преданный, сердечный. Ты заметил, он не замыкается лишь на своей специальности, а всесторонне образован. Уже много лет кропотливо собирает и изучает материалы о Спинозе: статьи, документы, фотокопии. Веришь ли, за все эти годы он ни разу не повысил голоса, не сказал ни одного резкого слова. — Она говорила о муже так, словно в чем-то хотела убедить саму себя.

— Ты должна была взять Геннадия Львовича с собой, — сказал я.

— У него очень важное совещание, и я оставила записку, что иду слушать «Евгения Онегина».

— Со мной?

— Но ты ведь сказал, что это ему может быть неприятно.

— А если он потом спросит, что ты ему скажешь?

— Он никогда не задаст вопроса, который может таить малейший признак ревности. Он считает унизительным даже думать о таких вещах.

К театру мы подошли за пять минут до начала спектакля. На закрытом окошке кассы красовалась табличка: «Все билеты проданы». Вместе с другими людьми мы толкались у входа, приставая к подходившим со стереотипным: «Нет ли лишнего билетика?» Ехевед волновалась, досадовала на то, что не догадалась заранее попросить Геннадия Львовича забронировать места.

С улицы было видно, как в фойе мигнул свет. Спектакль начался.

— Пойдем, — сказал я. — Стоять здесь уже бесполезно.

— Куда пойдем? — рассеянно спросила она.

— Куда скажешь.

— Мне хотелось вместе с тобой послушать эту опору, а теперь я уже сама не знаю… Мне все равно.

Мы медленно пошли по набережной Невы, и вдруг совершенно неожиданно, как это обычно бывает в Ленинграде, стал накрапывать дождик. Пришлось ускорить шаг. Но дождь все усиливался, и, спасаясь от него, мы вбежали в гостиницу.

Я помог Ехевед снять пальто и шляпку, которые уже немного намокли. Смущенная и озабоченная, стояла она передо мной. Усадив ее на диван и подложив ей под локоть темно-вишневую плюшевую подушку, я собирался сесть рядом. — Нет, нет, лучше вон там, — указала она на кресло.

Я не возражал.

Мы сидели друг против друга, смотрели друг другу в глаза и молчали.

— Соля, пятнадцать лет прошло, — тихо сказала она, — и вот снова… Так неожиданно, так… случайно. Если б мы не пришли на концерт, я бы даже не знала, что ты был в Ленинграде. Соля, ты совсем… забыл меня.

«Забыл… Если бы ты только знала, как все эти годы я тосковал по тебе, — думал я, глядя в ее глубокие синие глаза, — сколько ночей не спал, вспоминая каждое твое слово, твой взгляд, твою улыбку, каждое движение. Видел тебя и в голубом сарафане, и в короткой шубке, и в воздушном халатике с белой косынкой на шее… Ты являлась мне то смеющейся, то молчаливой, то близкой, то совсем чужой…»

— Что же ты молчишь? — прошептала она, низко склонив голову, и золотистые волосы упали ей на грудь.

— Нет, не забыл… Ничего не забыл, — ответил я и рассказал, как звонил ее сестре, чтобы узнать номер телефона и пригласить ее, Ехевед, вместе с мужем на концерт.

— Звонил? Это правда? — воскликнула она оживленно. — Ты не забыл, ты помнил меня и действительно хотел, чтобы я пришла на концерт? Раз так, то я хочу выпить за тебя. Идем, Соля, я приглашаю тебя в ресторан.

— Ресторан в это время обычно переполнен, туда не попадешь. Лучше уж здесь… — И, не дожидаясь ее согласия, я сделал заказ по телефону.

Вскоре появился официант и накрыл стол. — Ты не в обиде за этот неожиданный визит? — спросила она, когда официант вышел. — Я тебе не помешала? Скажи правду, что ты собирался делать перед тем, как я пришла?

Я ответил, что хотел пойти дать телеграмму жене.

— Очень ее любишь? Скучаешь? — сдержанно спросила она.

Я сказал ей правду: никаких чувств к своей супруге не питаю.

— Очень хочу быть вместе, — стараясь подавить волнение, сказал я. — Но все-таки надо ехать домой. Сейчас закажу машину.

— Нет, я останусь здесь, у тебя, с тобой, — умоляюще прошептала она. — Соля, неужели ты меня совсем не любишь?

— Единственная моя… Я слишком тебя люблю и только поэтому не могу искалечить твою жизнь, жизнь всей вашей семьи…

— Ты… ты… гонишь меня?

— Девочка моя, милая, ведь надо… Надо домой. Уже очень поздно. Больше нельзя задерживаться. Пойми, ты мне бесконечно дорога, и я хочу одного, чтобы тебе было хорошо. Чтобы глаза твои светились счастьем не один короткий миг, а всегда. Всю жизнь. Чтобы ты всегда была счастлива…

Я протянул руку, чтобы взять телефонную трубку, стол покачнулся, бутылка с коньяком опрокинулась на огромное блюдо, в котором стоял нетронутый ужин.

Заказав машину, я помог Ехевед одеться.

Часы показывали половину второго. «Эмка» уже ожидала нас у подъезда.

В волшебном сиянии белой ночи дома казались призрачными. Ажурные мостики, четкие шпили и башенки на фоне бледного неба — темные, немые. На улицах ни души. Окна многоэтажных домов были темны. Город спал. Затаенная тишина покоилась на кронах притихших деревьев, в пышных розариях, на синеватых газонах. Ехевед молчала. Я тоже. И вот «Эмка» свернула на улицу Лассаля, я сразу увидел и дом и на балконе второго этажа высокую фигуру мужчины.

Это был Геннадий Львович.

Машина пронеслась мимо и резко затормозила чуть дальше подъезда. Я спросил Ехевед, может, надо ее проводить.

— Не надо… — Она поцеловала меня и вышла из машины.

Я наблюдал, как медленно, очень медленно Ехевед шла к своему дому.

В гостиницу я вернулся с тяжелым сердцем. Ощущение было такое, будто своим поведением я глубоко оскорбил и очень виноват перед Ехевед и ее мужем. Действительно, как она вошла в дом? Что сказала Геннадию Львовичу? А как реагировал он? Не нужно было допускать, чтобы она задерживалась так поздно. Но так все сложилось, и ведь она сама… Сама хотела остаться…

Влюбленная женщина ни с чем не считается. Влюблена… Опять? Вдруг?.. Но кто объяснит, что такое любовь? Что пробуждает, воспламеняет вдруг сердце? Где обитает та сила, которая вызывает это удивительное чувство? В каких сферах? В сердце? В крови? Откуда оно берется, это чувство, и прекрасное и загадочное. Вдруг разгорается пламя. Ты радуешься и мучаешься, счастлив и несчастлив, болен от любви, страдаешь и не хочешь излечиться. Сердце ноет, а тебе сладко. Не спишь ночами, бродишь, как лунатик, места себе не находишь, сочиняешь, читаешь стихи. Тебя наполняет, бурлит в тебе могучий поток благословенной энергии, кажется, горы можешь свернуть и, как ребенок, плачешь, исходишь невидимыми слезами, тоскуя по ее взгляду…