Нотэ Лурье - История одной любви

— А ты видел, Геннадий, какие красивые женщины преподносили Соле цветы?! С каким восторгом аплодировали. Ах, какой успех! Весь зал поднялся! Боже мой, как ты исполнил концерт Дворжака, а сюиту Баха… Какое кристально чистое, выразительное звучание, какая легкость, точность, ясность сложнейших пассажей! Геннадий такой тонкий ценитель музыки, и уж если он в восторге… Кстати, — перебила она сама себя, — я сейчас принесу «Известия» с Указом и поздравительные телеграммы, которые ты получил.

— Не нужно телеграмм, Ехевед. Нечего расхваливать мужа, — смущенно пробормотал Геннадий Львович.

— Я вовсе не мужа расхваливаю, — перебила Ехевед, — а инженера, изобретателя! Значит, мне нельзя, а твоим сослуживицам слать восторженные телеграммы можно? — лукаво спросила она.

Геннадий Львович рассмеялся и добродушно проговорил:

— Хватит, хватит, Ехевед, прошу тебя, — и, обняв жену за талию, усадил рядом с собой.

— А я хочу, чтобы Соля знал, вы ведь только что познакомились, вот я и представляю тебя! Геннадий Львович — руководитель крупнейшего завода, — обратилась она уже ко мне. — Нет, нет, я, конечно, об этом заводе ничего не знаю. У меня, Соля, от мужа нет никаких секретов, а у него есть! — весело воскликнула она. — Но я покладистая жена и ему это прощаю! А знаешь, какое звание в прошлом году присвоили Геннадию Львовичу?

— Конечно. Военный инженер первого ранга, — ответил я.

— Откуда ты это узнал? — она с изумлением смотрела на меня.

— Мне известно не только это, — продолжал я, очень довольный произведенным эффектом. — Известно, например, что ты защитила диссертацию, преподаешь к университете, ведешь большую научную работу в Пулковской обсерватории и что вашей дочурке уже пять лет и назвали ее библейским именем — Суламифь.

— Ничего не понимаю! Мы ведь столько не виделись… Откуда тебе все это известно? — она смотрела на меня своими синими широко раскрытыми глазами.

— Представь себе, из самого надежного источника. От твоей мамы.

Мой ответ еще больше удивил ее.

— Когда она тебе об этом могла рассказать? Где? Геннадий Львович, улыбаясь, прислушался к нашему разговору.

— В доме твоих родителей я был всего четыре дня назад. — И подробно описал ей свое путешествие в местечко.

— Ты слышишь, Геннадий, Соля разговаривал с мамой, видел отца. — Она обернулась ко мне. — Только человек искусства, только истинный художник способен на это! Если бы давали медали за душевную красоту, я бы настояла, чтобы тебе дали первую, Соля! Ты просто чудо! И ты сидел на нашем крылечке…

Мне показалось, что голос ее, глаза, лицо чуточку изменились. Но только на мгновение.

— Расскажи, расскажи подробно обо всем, — продолжала она уже с прежним оживлением. — Я так давно там не была. Как мама выглядит? А отец? А наш дом? И ты смотрел на клены? На мои клены у крыльца?

Ехевед пересела поближе и, подперев рукой подбородок, приготовилась слушать. Но молчание ее длилось недолго.

— Геннадий! Ты слышишь, Соля привез с собой даже веточку! Веточку с моего любимого клена. — Она была растрогана. — Это так… на тебя похоже, Соля! Тебе полагается две медали… — И сразу же переменила тему. — А как на границе? Спокойно? Но в местечке ничего не строят? Ты заметил? А кто такой Швалб, который теперь председателем в Дубровенском горсовете?

— Пиня. Пиня Швалб. Бывший секретарь комсомольской ячейки. Неужели не помнишь? Он ведь был безумно в тебя влюблен.

— Только он один? — кокетливо спросила Ехевед.

— Где там один?! Все лучшие парни! — шутливо отпарировал я.

— И ты? — Она лукаво посмотрела мне прямо в глаза.

— Ехевед, может, нам пора накрыть на стол? — обратился Геннадий Львович к жене.

Она легко поднялась и вдруг, словно ей пришла в голову счастливая мысль, спросила, где я завтра выступаю. Узнав, что в Кронштадте будет дан концерт для моряков Военно-Морского флота, радостно воскликнула:

— Я хочу и там тебя послушать. Поеду с тобой, Соля. Хорошо? Геннадий, ты не возражаешь? — обратилась она к мужу.

— Пожалуйста, — добродушно ответил тот. — Но ведь надо иметь специальное разрешение.

— Как жаль, — огорченно проговорила она.

Накрыв скатертью большой круглый стол, Ехевед позвала няню и, что-то ей сказав, отослала на кухню. Легко и грациозно двигаясь, она доставала из буфета бокалы, рюмки, тарелки. В самом центре стола, как самое дорогое, была поставлена ваза с букетом душистых цветов, которые я ей преподнес. Потом Ехевед внимательно осмотрела, все ли на месте, подошла к мужу, который со мной беседовал, извинилась, что перебивает нас, поцеловала его в лоб и сказала:

— Геннадий, будь так добр, сходи в дежурный магазин на углу и купи бутылку хорошего вина.

— Зачем это нужно? — Он посмотрел на жену влюбленными глазами. — У нас есть хорошее вино.

— Ах да, я забыла, — сказала Ехевед, заглянув в буфет. — Действительно, бутылка токая. Отличное вино, но очень крепкое, а Соля, вероятно, пьет только сухое.

— Посмотри хорошенько еще раз, дорогая, — улыбнулся Геннадий Львович. — Там найдется и сухое.

— Ты прав, — сказала она упавшим голосом. — Есть Цинандали. Соля, признайся, ты пьешь вино или иногда предпочитаешь коньяк?

Я чувствовал себя очень неловко из-за этой игры, в которую был невольно втянут. К тому же мне совершенно все равно, что пить: крепкое или сухое вино, коньяк или ликер. Честно говоря, я вообще предпочел бы ничего не пить, лишь бы Геннадий Львович, который с первой же минуты мне очень понравился, не почувствовал себя ущемленным.

Я растерянно пожал плечами и ничего не ответил.

— Вот видишь, Соля пьет только коньяк! — воскликнула она с радостью.

Но в запасах хозяина коньяк тоже нашелся.

Когда уже собирались садиться за стол, Ехевед вдруг вспомнила о нарзане. Вот нарзана в буфете не оказалось.

— Дорогой мой, ну как же можно без минеральной воды, — с виноватым видом обратилась Ехевед к мужу. — Чем же мы будем запивать этот ужасный коньяк? Возьми хоть пару бутылок. Больше не надо. В дежурном всегда есть. Только прошу тебя, не задерживайся.

Мне очень не хотелось своим посещением доставить Геннадию Львовичу даже малейшую неприятность, готов был пойти вместе с ним и, поднявшись, выразил это свое желание. Но он категорически запротестовал.

Ехевед проводила мужа. Заглянула на кухню, отдавая какие-то распоряжения няне, и легким шагом подошла ко мне.

— Соля, я очень хочу завтра встретиться с тобой, — взволнованно сказала она. — Завтра — воскресенье. Я свободна. Буду ждать тебя у Исаакиевского собора. В двенадцать часов. Я буду стоять возле второй колонны. Справа. Принеси с собой, Соля, веточку с моего клена. Хорошо? — спросила она и, не дожидаясь моего ответа, пошла в соседнюю комнату, где спала дочурка.