Виктор Вяткин - Последний фарт

— Беспокойный ты, я вижу. Зачем собирал малооленных? Пришел бы сразу ко мне, нешто отказал бы? — ухмыльнулся Громов.

— Разве ты сделался другим?

— Даю же, однако.

— Боишься, вот что. Лукавым стал, это верно, — сказал глухо Петька.

Громов промолчал. Парни выпили и, уплетая горячую оленину, добродушно поглядывали на оленевода. Петька удержался, пить не стал.

— Когда же будут олени? — спросил Петька.

Громов подумал:

— Далеко стада. Пошлю пастухов, искать будут. Нарты надо исправить, упряжь… К концу марта, однако. А может, чуть поздней, если стада за большим перевалом.

— Не позже февраля. Нельзя столько времени оставлять охотников без товаров. — Петька, торгуясь о сроках, понимал, раньше вряд ли управятся: снега глубокие.

— Ты стал непонимающим, я вижу, — оборвал его оленевод. — Еще каюры нужны.

— Каюры? А твои? — Петр растерялся. — Опять хитришь? С каких это пор ты стал давать одни упряжки?

— Зачем хитрить, когда мог отказать? Вот ты пришел с ружьями. Когда это было? Молчишь? Худое время, ослабли олени. Кто глядеть будет? Дам тебе ездовых и старших каюров. Остальных ищи сам.

Петька подумал. Были бы упряжки, а каюров найти немудрено, решил он.

— Ладно, найду людей. Но срок первое апреля.

Громов удовлетворенно кивнул и закрыл глаза.

— Еще одно. За падеж оленей в пути с грузом заплатит госторг.

— Согласен, но ты смотри мне, обмана не потерплю! — пригрозил Петька и стал одеваться.

Шестнадцать впряженных попарно собак тащат узкую нарту с тюками табака, чая и с коробками пороха.

— Хак! Хак! — кричит каюр на собак, и они мчатся во весь дух по гладкому льду Олы.

Петька сидит позади и все время смотрит на берега. Весна наступает решительно, и это волнует его: не захватил бы паводок.

От этой мысли в душе его закипает злость на Громова, подвел-таки богатей: нарты пришли в конце апреля. Хорошо еще, что быстро справились с погрузкой.

Вечером Петька вернулся в Олу, а утром погнал потяг в тайгу. Он хотел посмотреть, как движется аргиш. Нужно было успеть подготовить склад на Элекчане и еще по зимней дороге отправить товары в юрты, кочевья.

— Тах! Тах!.. Кук! Кук!.. — покрикивает каюр, и собаки четко выполняют несложную команду, поворачивая то вправо, то влево, объезжая блестящие купола наледей. И уже снова окрик каюра.

— Той! Той! — команда на отдых. Как-никак, четвертые сутки в дороге.

Но что такое? Петька приподнялся на колено и понюхал воздух: пахнет дымом.

Показались разбитые на берегу маленькие палатки, ряды нарт с грузом, костры.

Упряжка с лаем и визгом влетела на берег. Из палатки вылез старший каюр Александров. Петр побагровел от возмущения.

— Кто позволил делать дневку? За четыре дня — сорок верст?! С буржуем сговорился? Расстреляю, если захватит паводок! — налетел на него Петька и схватился за кобуру.

Каюр невозмутимо зевнул:

— Разве можно остановить весну, как и время отела? Может, ты попробуешь изменить движение солнца? — Он покосился на пистолет Петьки. — Быки хромать начали, да и рога растут. Лед скользкий…

— Отел? Почему отел?! — взревел Петька. — Кто дал в транспорт стельных важенок и слабых быков? А?

— Разве не ты договаривался с хозяином? Я не выбирал ездовых. Зачем же кричать на старика, если нет ума? — Александров сунул трубку в зубы и, тяжело переступая по снегу, ушел в палатку.

У нарт стояли важенки. К ним жались еще не обсохшие телята.

Их светло-коричневая шерсть лоснилась на солнце… Длинные нескладные ножки дрожали.

Куда денешься, надо ждать, пока пройдет отел и телята хоть немного окрепнут.

Когда двинулись дальше, то уже потянулись наледи, сочившиеся водой. Телят первое время везли на нартах, подвывая силы ездовых.

— Кулак проклятый! Нарочно подстроил! — ругался Петька, — Пристрелить мало за такое…

Старший каюр помалкивал.

Под перевалом пошли сплошные наледи. Приходилось двигаться берегом, Перегоняя упряжки с одной стороны низины на другую. Перепуганные животные упирались, потом с диким страхом выскакивали на лед, падали. Некоторые уже больше не поднимались.

Петька бросил транспорт и помчался на собаках до Элекчана. Собрать бы до паводка несколько свежих упряжек и привезти самое необходимое…

У госторга, между перевернутыми нартами, дымил костер. У костра сидело трое стариков — Гермоген, Слепцов, третий Петьке был незнаком.

Петька подогнал собак, поздоровался.

— Напрасно дожидаетесь! Если найду сильные упряжки, может, кое-что привезу! — пробурчал он зло. — Устал как черт.

Гермоген поднял глаза.

— Иди отдохни, нам не к спеху. Поговорим после, — сказал он тихо.

— О чем? — вспыхнул Петр, уловив в равнодушии стариков что-то недоброе.

— Иди! — махнул рукой Гермоген.

Петька ушел. Тревога закралась в сердце. Зачем они тут? Ругать, видно, будут, да и есть за что… Усталость последних дней взяла свое, он лег и сразу заснул.

Всю ночь старики сидели у костра, а когда серая темнота сменилась голубым рассветом, Гермоген запряг оленей и вместе с другими вошел в дом. Петька спал не раздеваясь, только сбросил шубу, ремень и расстегнул ворот гимнастерки. Гермоген властно тронул его за плечо. Петька испуганно вскочил.

Старик молча взял пистолет со стола, распахнул дверь и вышвырнул его в снег.

Потом снял с гвоздя ружье, вынул патроны и осторожно прислонил к стене.

— Зачем ты это? — Петька протер глаза, ничего не понимая.

Старики чинно уселись у стола. Гермоген набил трубку.

— Когда вожак потяга погонится за куропаткой, его бьют остолом, — ледяным голосом сказал он.

— Да, боль пробуждает разум, а розги напоминают о глупости, — живо добавил Слепцов.

Вы наказать меня приехали? — вскочил Петька. — Я — уполномоченный госторга. Я отдаю все силы! Для кого?.. Эх вы…

— Садись! — резко прикрикнул Гермоген. — И дурак старается и вор…

— Вор?.. Я? — Петька рванул на груди гимнастерку, и пуговицы рассыпались по полу. — И ты, дед моего друга, так можешь?.. — Голос его прервался.

— Ты обворовал людей. Ты украл у них веру в новую власть. Собирайся! — Гермоген встал и взял ружье.

— Куда? — Глаза парня заметались по дому. — Убить? За что, а?

— Нет, мы высадим тебя за перевалом, и уходи. Так решили старики. — Гермоген бросил ему шубу и шапку.

— У меня ценности, как можно? — взмолился Петька.

— Все можно. Не бойся, не пропадет ни один гвоздь. — Старик вышел.

Едва заалел восток, а от госторга уже отошли три упряжки. На передней сидели Гермоген и Петька. Парень несколько раз пытался заговорить, но старик точно оглох. Когда под перевалом блеснула наледь, Гермоген ударил по оленям. За поворотом сопки он остановился, сбросил пожитки Петьки, положил сверху ружье и незаметно сунул ему в карман коробку с патронами.