Василий Дюбин - Анка

— Нет.

— Зря.

Бирюк поднялся.

— Покажите-ка… Да, видная девка. Но не красивше Анны Софроновны.

Он вернул снимок, пожелал больному скорого выздоровления и вышел из хижины.

После короткого размышления Бирюк зашел к Кавуну.

— А-а, Харитон. За якою справою пожаловал?

— По деликатному делу, товарищ командир.

— Кажи, шо там у тебя.

— Да вот… проведал я больного.

— Добре зробыв.

— Так-то оно так, да выходит, не все хорошо…

— А шо?

— Орлов и Анка под одной крышей вдвоем… Неловко как-то… Обнимаются, целуются… Ну, скажем, это при мне… А если при другом?.. Да при третьем?.. Какие пойдут разговорчики в отряде? Это я вам как командиру… как родному отцу… Ведь я уважаю Анну Софроновну… И чтобы о ней дурно говорили…

— Вот что, Харитон, — строго оборвал Кавун. — Дело это тебя не касаемо. Так что не суйся, куда не просят. Зря доброго имени Анки трепать я не позволю…

— Да что вы, товарищ командир, конечно, Анна Софроновна чести своей не уронит, я хорошо знаю ее. Но… прошлое-то люди помнят…

— И мы гарно знаемо…

Встретив Паука, Бирюк сказал с досадой:

— Сорвалось, черт… Хотел, чтоб командир убрал Анку с медпункта. Орлов остался бы один. Уж я бы не упустил случая… летчика того… тихо под ноготь…

Когда Анка поутру заглянула в «штаб», Кавун весело спросил:

— Як там летчик?

— Прыгает! — засмеялась Анка. Глаза ее радостно сияли.

— Шо?

— Скачет, говорю, вокруг очага. Бирюк сделал ему уродливые костыли, на которые нельзя смотреть без смеха, а он, как дитя малое, им радуется. Потеха!

— А як у него с температурой?

— Спадает. С ногой еще плохо, ступить на нее не может.

— Раз температура спадае, значит, мои опасения булы напрасными.

— Какие опасения?

— Я боявся гангрены. Но, видно, болезнь его закинчится благополучным исходом.

— И я верю в счастливый исход.

В хижине было тепло и уютно, но Анке в эту ночь не спалось.

«С чего бы это?» — думала Анка, закрывая глаза, но сон не шел к ней.

За перегородкой, где находился раненый Орлов, было тихо. Как он себя чувствует? А вдруг ему стало хуже. Она тревожно вскакивала с постели, набрасывала халат и долго прислушивалась. Из-за перегородки доносилось ровное дыхание.

«Спит…» — и Анка, успокоенная, уходила к себе.

Все же уснула она только на рассвете. Но поспать так и не пришлось. Через час ее разбудили неясный гомон и топот ног. Анка торопливо одевалась. Она уже различала знакомые голоса.

— Васильев!..

— Иду!..

— Михаил Лукич!

— Слушаю!

— Возьми человек пять и заслони вход в ущелье с этой стороны.

— Закупорим!

— Разбудите Анку!

— Я готова, товарищ командир! — Анка выбежала, захватив санитарную сумку.

— Пишлы…

Было уже совсем светло. На поляне шла перестрелка. Мины, падая с высоты на густой лес, ударялись о ветви дуба, с треском разрывались.

— Ишь, якими гостынцями швыряются, — сказал Кавун, подходя к поляне.

Вдруг пулемет смолк. Кавун подошел к Цыбуле:

— В чем дело?

— Ленты пустые, товарищ командир. Все патроны расстрелял. Зато фрицев не пропустил, отхлынули, гады, назад.

На поляне валялись трупы немецких солдат.

— Твоя работа? — спросил Кавун.

— Его, — ответил напарник Юхима.

— Так они же лезли прямо на рожон, чумные гады. От них за версту шнапсом несло.

— А где Васильев?

— Повел партизан в обход. Он слева нажал на фрицев и погнал их туда, откуда бил миномет. Слышите? Уже не стучит и мины не летят.

Анка бросилась вправо. Там послышались выстрелы.

— За мной! — крикнул Кавун Цыбуле и его напарнику и последовал за Анкой.

Но она уже скрылась в лесу.

Тем временем Бирюк, отстав от партизан, которых повел Васильев, лежал на снегу у кромки леса и обозревал поляну. Позади него затихала редкая перестрелка.

«Васильев с партизанами добивает остатки, — с горечью подумал он. — Эх, сорвалось…»

Но там, в лесу, куда побежала Анка, а за ней Кавун, участились выстрелы.

«Дураки, — ругал Бирюк немцев. — На пулемет полезли… А потом, как стадо баранов, рассыпались… Надо бы тихо, ужом подползти…»

На этом размышления Бирюка были прерваны. Отбиваясь обнаженнной шашкой от наседавших на него немцев, Кавун медленно пятился из лесу на поляну. Взбешенный офицер, указывая пистолетом на Кавуна, что-то выкрикивал на своем гортанном, лающем языке, но приблизиться к Кавуну не решался и почему-то не стрелял в него. Видимо, он хотел взять живьем этого грозного, богатырского телосложения командира партизан, только не своими руками, а руками солдат.

Вдруг Кавун резко повернулся, сделал несколько стремительных прыжков и прислонился спиной к дубу. Этим маневром он обеспечил себе более выгодное положение для обороны. Офицер, притаптывая снег позади солдат, толкал их в спину пистолетом. Один солдат бросился на Кавуна, но в воздухе вспыхнул холодный блеск острой стали, и голова гитлеровца полетела с плеч. За ним было кинулся второй, но в страхе отпрянул. Тогда Кавун, не теряя ни секунды, одним броском очутился возле солдата и молниеносным косым ударом по плечу прикончил его, отделив от туловища голову и левую руку. Это был удар страшной силы, при виде которого немецкий офицер оцепенел на несколько секунд…

«Халява, а не офицер… Чего же не стреляешь?..» — заерзал на снегу Бирюк и взял Кавуна на мушку карабина. Из лесу на поляну выбежала Анка с пистолетом в руке. Выстрелы Бирюка и Анки слились в один короткий звук. Разом, словно по команде, упали на снег Кавун и немецкий офицер…

Смолкли выстрелы. В лесу снова воцарилась тишина. Прошло около часа, как партизаны унесли Кавуна и вернулся на базу со своим взводом Григорий Васильев, а Бирюк все лежал на месте. Он заметил неосторожное движение одного немца, лежавшего среди убитых на поляне, и выжидал… Немец лежал на спине. Приподняв во второй и третий раз голову и осмотревшись, немец перевернулся на брюхо и пополз, не переставая боязливо озираться. Он полз прямо на Бирюка. Вдруг немец стал забирать в сторону. Достигнув кустарника, он поднялся на ноги и пустился было бежать, но приглушенный шипящий окрик позади — «Хальт! Хенде хох!» — приковал его к месту. Подняв руки, немец медленно повернулся.

«Хитрый, аспид, убитым прикинулся», — усмехнулся Бирюк и кивнул через плечо:

— Плен… Топай!

Перепуганный немец повиновался. Стоявшие в конце поляны часовые, увидев Бирюка, конвоировавшего немца, засмеялись:

— Доброго осетра словил, — похвалил кумураевец.

— Не рыбак, а счастье рыбацкое так за ним и ходит, — съязвил бронзокосский партизан.

— Попробуй словить такое счастье, — угрюмо огрызнулся Бирюк.

— Черт косолапый. Да я таких сопливых фрицев нынче дюжину перешиб.