Василий Дюбин - Анка

— Мне и на баркасе вольготно. А покою рыбак не любит со дня крещенья его в морской купели.

— Да мы сами управимся.

— Без меня вам не управиться. Зятек-то мой кто? Летак, а не рыбак. Надо ж его к нашему ремеслу приучать.

— Давай, давай, отец, к нам, веселее будет, — и Орлов поддержал его за талию: баркас качало волной.

Панюхай уселся на чердаке баркаса и распорядился приказным тоном.

— Дарья — на весла! Зятек — за руль! Курс — вон на тот буек. Полный вперед!

— Командовать всяк горазд, Кузьмич, а вот грести не каждый.

— И грести могем.

— Так садитесь за второе весло.

— Сама же сказывала, что без меня управишься. Греби, девка, греби. С тела не спадешь.

— Помочь вам? — предложил свои услуги Орлов.

— Управлюсь! — и она, досадуя на Панюхая, налегла на одно весло, чтобы сделать разворот, но не рассчитала и подставила борт баркаса набежавшей волне. Удар был такой силы, что Панюхай чуть-чуть не сорвался в воду.

— Тише, скаженная! — завопил Панюхай, подтягивая к себе сползавший за борт невод.

Орлов, выронив из руки румпель, закатывался от смеха. Панюхай злился на Дарью:

— Вот чертяка, а не баба. И как тебя Григорий терпит?

Баркас взлетел на гребень и плюхнулся носом в распадок между волнами.

— Побей меня бог, она малость тронутая, — перекрестился Панюхай, испуганно блуждая глазами. — Слышь, Дарья? Тише, сказываю… — взмолился он.

Баркас шел вразрез волнам, и Дарья вела его весело, ходко.

— Нет, Кузьмич, сам дал команду: «Полный вперед!», так держись теперь! — и она с ожесточением рвала воду веслами.

«Вот это рыбачка, отчаянная душа!» — с восхищением подумал Орлов и крикнул Панюхаю:

— Подходим к буйку, отец!

Панюхай обернулся. По носу баркаса в одном кабельтовом, покачиваясь на волнах, приветливо помахивал красным флажком буек.

— Дарья, весла сушить! — скомандовал Панюхай.

— Есть весла сушить! — откликнулась раскрасневшаяся Дарья и подняла весла, с которых часто-часто срывались тяжелые соленые капли и звонко проклевывали хрустальную воду.

Подошел второй баркас с рыбаками, и когда сгустились над морем сумерки, невод был установлен. Баркасы заякорили у буйков, у правого и левого крыла невода.

Ветер стал затихать, море успокаивалось. Баркас легонько покачивало, словно зыбку. В темном небе ярко светились звезды. Их отражения в почерневшей воде то судорожно трепетали, то сливались, то рассыпались холодными серебристыми искрами. Панюхай лежал на чердаке. Его одолевал сон, наливая все тело ртутной тяжестью, но он крепился, продирая глаза, и все посматривал на корму, где смутно вырисовывались два силуэта.

Дарья и Орлов сидели рядом и молчали. За бортом блюмкала и шуршала вода. Дарья зевнула и сказала:

— Вздремнуть, что ли? — и растянулась на корме. — Ложитесь, Яков Макарович, места на десятерых хватит.

— Да что-то и сон не идет, — ответил Орлов.

— По Анке скучаете? Завтра увидитесь. Ложитесь и отдыхайте.

— Я не устал.

— Ну, так полежите, на звезды полюбуйтесь… Я не кусаюсь, не бойтесь.

Помолчали. Вдруг Панюхай насторожился. Орлов спросил Дарью:

— Вы моря не боитесь?

— А чего ж его бояться. Я еще подростком начала рыбачить, с отцом на путину выходила. Море кормит нас.

— Смелая вы…

— Я с детства бесстрашная… Да вы ближе ко мне… — и она потянула его за руку. — Ей-богу, не кусаюсь. Двигайтесь… Я вас винцарадой укрою…

Орлов почувствовал жаркое, обжигающее дыхание Дарьи и приподнялся. В ту минуту сипло закашлял Панюхай.

— Что, Кузьмич, не спится? — окликнула Дарья, тоже приподнимаясь.

Панюхай отозвался:

— Никак в сон не войду, Дарьюшка.

— А вы закройте глаза, мигом сон накроет.

— Чего же им закрываться, когда сраму не видать, — загадочно ответил Панюхай.

— Хитрый вы, Кузьмич.

— Не хитрее тебя, лисава.

Дарья засмеялась и опять откинулась спиной на настил кормы. Вскоре она затихла и всхрапнула. Орлов уснул сидя, склонив голову на колени согнутых ног.

«Обрезалась, чертовка-искусительница», — мысленно обругал Дарью Панюхай и стал погружаться в сладкую дрему…

На рассвете рыбаки поломали перетяги, выбрали улов и перешли на борт мотобота. «Медуза» взяла баркасы на буксир и пошла к берегу. Рыбаки, расположившись на палубе, никак не могли угомониться, все упрашивали Дарью спеть какую-нибудь песню. Все знали, что у нее сильный грудной голос. Но Дарья отказывалась наотрез.

— Спойте, Дарья Сергеевна… — не отставал от нее Виталий Дубов.

Виталия поддержали Сашка и Пронька.

— Уважьте фронтовиков…

— Мой Гришенька два раза фронтовик. Он и в гражданскую беляков сничтоживал и в эту фрицев колотил.

— Всем миром просим, — настаивал Дубов.

Дарья бросила на Панюхая лукавый взгляд и вскрикнула нарочито гневно:

— Что я вам, говоря присловицей Кузьмича, чебак не курица, артистка, что ли? Зря вы это… зря.

Панюхай покачал головой, незлобиво усмехнулся:

— Хватилась леща, что куму навещал… Да энтих присловьев давно нету.

— И без присловиц обходитесь?

— А что мне с ними осетрову шорбу хлебать?

— Приправа к ухе, да еще осетровой, недурная, — и Дарья повела тонкими бровями, заиграли ямочки на щеках.

— Эх, ты, мама двоеродная, — безнадежно махнул рукой Панюхай.

Взрыв хохота прокатился по палубе. Беседовавшие на корме Кавун и Орлов обернулись.

— Шо это воны гогочут? — спросил Кавун.

— Кузьмич с Дарьей не ладят.

— Ну и грець с ними…

Всходило солнце. «Медуза» подвела баркасы к причалу, и рыбаки приступили к разгрузке. Стариков отпустили домой. С ними пошла в хутор и Дарья. На повороте к своей улице Панюхай задержал Дарью:

— Слово имею.

— Какое?

— Такое, что от него тебя паралитик хватит.

— Ох! — испуганно округлила жаркие черные глаза Дарья. — Да что вы, Кузьмич…

— Ты, чертовка, не притворяйся. Я тебя сквозняком вижу.

— Не понимаю, — развела руками Дарья.

— Поймешь, когда Анка у тебя из головы все волосья повыдергивает. Такую сею-вею сыграет…

— За что?

— Не вовлекай в соблазны Якова.

Дарья так расхохоталась, что не могла успокоиться, содрогаясь всем телом.

— Чего квохчешь?.. Дура-баба…

Дарья, душимая смехом, с трудом проговорила:

— Ох, и учудил… Ох, и уморил…

— Уморишь тебя, такую кобылу. Ну, хватит квохтать да квакать. Слышишь?

Но Дарья, безудержно смеясь, не слушала его. Панюхай сердито сплюнул:

— Тьфу, сатана магнитная, — и зашагал до дому.

Из-за угла показалась Анка. Увидев Дарью, стонавшую от коликов в боку, подошла к ней, спросила:

— Даша, отчего так весело тебе?

— Ох, Аннушка, дай отдышаться.

— В чем дело?

— Да как же… твой-то батька… грозился сейчас… что ты у меня с головы все волосья повыдергаешь…