Юрий Смолич - Рассвет над морем

Итак, Штени полностью гарантировал конспиративность встречи представителей двух держав, тем не менее осторожный полковник Фредамбер на всякий случай приказал загодя окружить четыре прилегающих квартала двумя сотнями французских жандармов, переодетых в штатское платье, которое не возбуждало бы ни малейших подозрений. В живописных одеяниях грузчиков с Карантина и рыбаков с Фонтанов двести ажанов [36] Полицейские (франц.). небрежно расселись на тротуарных столбиках и лениво покуривали, картинно сплевывая сквозь зубы. И уже через пять минут шестнадцать прилегающих кварталов точно знали, что в заведении мадам Мурзиди должно состояться тайное свидание «французского козырного туза» с тузом не козырным — представителем какой-то неведомой страны: не то с абиссинским негусом, не то с индийским магараджей, не то с китайским богдыханом.

Одновременно приняты были меры и по линии внутренней охраны. Девятый номер, смежный с десятым, в котором и должна была состояться встреча, за час до того заняла рыжая женщина, представленная мадам Мурзиди ресторатором Штени как купеческая дочка, которая желает поймать с поличным свою собственную мамашу на свидании с семинаристом — во имя соблюдения нравственности и изменения в свою пользу духовного завещания. Это была Ева Блюм, американская журналистка.

«Купеческой дочке» в девятый номер, ввиду ее нервозного состояния, из собственной кухни мадам Мурзиди было подано полбутылки шустовского коньяку и лимон.

В десятом номере для двух представителей держав приготовлены были бумага, перо и чернила.

Но коридорный мадам Мурзиди должен был в любую минуту быть наготове и, так сказать, под рукой, ибо в кухне мадам Мурзиди на всякий случай был сервирован завтрак на две персоны — с французскими винами, украинским спотыкачем и жареными шампиньонами, к которым глава директории, как это было доподлинно известно американской разведке, питал особое пристрастие.

Закрытая машина доставила Винниченко прямо во двор дома на Старом Базаре. Когда он выходил из машины, агент, сидевший рядом с шофером, молниеносно накинул ему на плечи плащ с капюшоном. Во дворе в это время не было ни единой души, так как еще час назад патрули французской контрразведки на всякий случай разогнали всю толпу комиссионеров и факторов, но плащ с капюшоном был снят с таинственного посетителя только на пороге меблированной комнаты под номером «10».

Винниченко перешагнул порог, презрительно улыбаясь. За свою долгую жизнь Владимиру Кирилловичу приходилось прибегать к разнообразным фокусам маскировки, однако до плаща с капюшоном не додумались даже украинские масоны ордена «Герць и грець» [37] Герць — поединок; грець — удар, «кондрашка» (украинск.) . . Плащ с капюшоном Винниченко, матерый украинский социал-демократ и в течение десяти лет завзятый конспиратор, считал абсолютно неконспиративным. Впрочем, презрительная усмешка Владимира Кирилловича адресована была не только плащу с капюшоном. Она относилась и к комнате, в которой он очутился. Огромная двуспальная кровать, рассчитанная, бесспорно, не на контрабандистов и спекулянтов, огромное кривое трюмо, диван с прямой спинкой, непригодный для сидения, два таких же никудышных кресла и столик под зеленой плюшевой скатертью, какие бывают только в приемных дантистов, — так обставлена была комната. На столе лежал большой альбом, как в каждом респектабельном семействе. Но если заглянуть в этот альбом, легко можно было убедиться, что рассчитан он отнюдь не на респектабельное семейство: с каждой фотографии под номером глядела на вас голая девица непревзойденной шантанной красоты. Стоило только крикнуть в коридор номер, под которым значилась любая из обольстительниц на карточке, — и через пять минут эта обольстительница была бы подана с кухни мадам Мурзиди, сервированная самым наилучшим образом…

Винниченко презрительно и раздраженно усмехнулся.

Лидер украинских националистов-сепаратистов, знаток тонкостей дипломатического этикета, наперед был уверен, что в этой похабной комнате его, «главу правительства», непременно заставят ждать, а потом с фальшивой дипломатической любезностью будут извиняться, что это, дескать, произошло не по их вине. И, черт побери, со всеми этими оскорблениями приходилось мириться — во имя высших государственных интересов, во имя «возрождения нации»!

Глава директории тут же проглотил непрошенную усмешку вместе с каким бы то ни было выражением и поспешил сделать каменное, бесстрастное, дипломатическое лицо. В комнате никого не было, но Винниченко, прожженный дипломат, отлично понимал, что откуда-нибудь сквозь дырочку в стене его в эту минуту внимательно изучает чей-нибудь острый и придирчивый глаз.

Как это ни странно, все предположения оказались абсолютно неверными. Не успел еще Винниченко присесть и с независимым видом развернуть альбом с порнографическими карточками, как на пороге появился полковник Фредамбер.

Что это был именно Фредамбер, а не кто-нибудь другой, Винниченко понял сразу; о внешности Фредамбера он был предуведомлен заранее.

Фредамбер еще за дверями изобразил на своем лице непритворную радость. Когда же переступил порог, то так и двинулся к главе директории, восторженно протянув обе руки.

— С глубочайшим уважением приветствую вас, сударь!

Глава директории коротко кивнул и небрежно подал руку.

Фредамбер ухватил ее обеими своими руками карлика — с длинными цепкими пальцами и мокрыми ладонями.

Отлично зная, что перед ним Фредамбер, Винниченко, однако, выдерживая дипломатический этикет, холодно спросил:

— С кем имею честь?

Фредамбер щелкнул каблуками, звякнул шпорами и склонился в почтительном поклоне:

— Полковник генерального штаба французской армии Фредамбер к вашим услугам!

— А! — Глава директории, наконец, улыбнулся тонкой, чуть заметной, лишенной выражения и смысла «дипломатической» улыбкой. — Счастлив вас приветствовать!

Винниченко неважно знал французский язык, и особенно плохо давалось ему французское произношение. Это причиняло ему немало огорчений. Однако на этот раз он даже не пытался приблизиться к правильной французской речи. Он считал, что в данный момент пренебрежение к чистоте произношения на языке партнера явится выражением «дипломатической независимости» и «государственной суверенности». Ведь как-никак встреча происходила пускай и в дрянном бордельном номере, но на украинской, а не на французской земле, и хозяин здесь был он. И вообще это же была встреча представителей двух держав, которые должны провести государственную беседу исключительной исторической важности.