Юрий Смолич - Рассвет над морем

Кирило Ващенко сразу сел, почему-то покраснев, как рак. Другие, наоборот, в возбуждении повскакивали с мест. Но Ласточкин никому не дал заговорить.

— Сейчас гудок, товарищи, будем расходиться. Вот что еще я вам скажу. До скорого свидания, до встречи в боях с интервентами и контрреволюцией. Да здравствует партия большевиков, готовящая всенародное восстание! Да здравствует восстание! Долой оккупантов и белогвардейцев!

Он быстро вскинул руки, чтобы удержать всех, чтобы сохранить спокойствие, чтобы призвать к тишине, потому что вот-вот могло вырваться громкое «ура», а это с точки зрения конспирации было бы уж слишком.

Ласточкин доехал трамваем до центра; ему надо было торопиться на Военный спуск, 8, — на явку Морского райкома.

Остановившись на горе у Сабанеевского моста, в начале спуска, Ласточкин сразу увидел на море знакомые контуры «Пушкина» в Практической гавани, у Военного мола, и «Платова» в Военной гавани, у Нового мола. Радостно было смотреть на эти корабли: в них свободно и четко бился пульс большевистского подполья. В сравнении с иностранными морскими гигантами эти служебные посудинки выглядели карликами, однако по значению своему это были крупнейшие суда эскадры. Собственно говоря, с этих двух маленьких суденышек и начинал теперь свою биографию большой советский флот на Черном море. «Граф Платов» и «Пушкин» были судами особой важности, и не только потому, что в их трюмах было спрятано вооружение по меньшей мере для двух сотен бойцов и значительное количество огневых боекомплектов. Суда «Граф Платов» и «Пушкин» выполняли еще функции, исключительно важные для подпольной работы и в городе и в области.

Весь личный состав радиотелеграфного судна «Граф Платов», включая командира судна, был большевистским. Таким образом, «Граф Платов» фактически был судном областкома, и радиостанция белогвардейского гарнизона находилась собственно в руках большевистского подполья.

Информации из Москвы, Харькова и других крупных центров Советской страны подпольный областком партии получал немедленно, и контрразведка оккупантов бесилась, не понимая, откуда в большевистском подполье такая точная информация.

Что касается плавучей бани «Пушкин», то большевистской была вся ее прислуга и технический персонал. Под теплым душем или на лавке подле шайки с кипятком происходили конспиративные свидания матросов-подпольщиков. Здесь же, в бане, под охраной банщиков проводились все собрания большевистской организации моряков. Охрану на борту «Пушкина» и на яликах и фелюгах у берега несла в таких случаях дружина Морского райкома…

Здесь, на краю обрыва, ветер дул не порывами, как в тесных кварталах города, а беспрестанно. Сила его была не менее пяти-шести баллов. Ветер будто бил в спину человека и гнал его вниз, в порт. Но Ласточкин откинул корпус назад, словно опирался спиной о поток ветра, и несколько минут постоял, оглядывая море.

В порту — во всех четырех гаванях: Практической, Военной, Новой и Карантинной — стояло немало русских судов. Здесь были угольщики, танкеры, торговые суда Ропита, пароходы Добровольческого флота с Крымской, Херсонской и Ростовской линий. Зимних рейсов почти не было, суда стояли в тихих заводях или жались к эллингам за Андросовским молом и Арбузной гаванью, поджидая ремонта. Дальше, за волнорезом, на Малом рейде, и дальше в бухте, на Большом рейде, в две линии выстроились суда «Союзной эскадры»: миноносцы, крейсеры, дредноуты. Жерла пушек в чехлах были повернуты в сторону города. Флот интервентов находился в боевой готовности. Одним залпом он мог обрушить на город столько металла, что от капитальных строений, от огромных заводов осталась бы куча щебня и покореженные железные каркасы.

Таков был и ультиматум союзников: если в городе вспыхнет восстание, войска интервентов отойдут на территорию порта, а эскадра из полусотни боевых кораблей начнет давать по городу залп за залпом…

Ласточкин глубже надвинул шапку и быстро зашагал по спуску вниз. Ветер подгонял его, пока он не спустился с высокого берега. Внизу ветер сразу стих.

В порту было тихо, даже море как будто замерло в штиле: высокий берег защищал территорию порта и зеркало гавани от степных ветров. Лишь там, за волнорезом, под ударами шквального «горового», море бушевало и кипело пенистыми бурунами. Особенно бесновалось оно вокруг стальных кораблей эскадры.

На явке, в доме 8 по Военному спуску, Ласточкина уже ожидал представитель Морского райкома грузчик Птаха и с ним матрос Шурка Понедилок.

Явка на Военном спуске была особенно удобна. Здесь старуха пенсионерка Юзефа содержала ночлежку для бездомных моряков. В двух больших комнатах стояли рядами койки, на которых ночевали матросы и низший портовый персонал. Обычно это были люди, искавшие работу или задержавшиеся в городе проездом, и они редко оставались у Юзефы дольше, чем на две-три ночи. Тут была самая обыкновенная ночлежка, и это давало право приходить сюда любому человеку в какое угодно время.

В третьей комнате, самой маленькой, жила хозяйка, а четвертую, в которой тоже стояли койки, она уступила под явку. Если с улицы грозила какая-нибудь опасность — проходили патрули, шарила контрразведка, — подпольщики по знаку, поданному из кухни, ложились на койки, накрывались одеялами и начинали храпеть на весь дом.

Шурка Понедилок весело приветствовал Ласточкина:

— Салют, товарищ Николай, а в вашем лице областному и Ревкому!

Петро Васильевич Птаха степенно поклонился, молча пожал руку и сразу изложил суть дела. У союзного командования не хватало собственного тоннажа, чтобы перевезти военное снаряжение и личный состав, необходимый ему для обслуживания десантных кораблей. И союз пароходовладельцев передал в распоряжение англо-французского военного командования двадцать морских транспортов для рейсов в Константинополь и Салоники, где находилась база десанта интервентов. Морской райком запрашивал — что делать?

— Принимайте задание, — сказал Ласточкин, подумав.

Задание Ласточкин дал такое: райкому нужно позаботиться о том, чтобы на каждом судне в составе команды был подпольщик-большевик. Подпольщик получит от Иностранной коллегии газету «Коммунист» на французском языке и листовки с обращением к французским солдатам. На обратном рейсе он должен распространить эту литературу среди десантников, которым предстоит высадиться на нашей земле. Таким образом, пропаганда среди французских солдат начнется еще в пути. В Советской стране перед ними сразу встанет жгучий вопрос: куда и для чего они идут?

Однако старый грузчик Птаха принял это задание без особого восторга. Он не мог примириться с тем, что транспорты будут свободно курсировать между Одессой и базой интервентов.