Юрий Смолич - Рассвет над морем

— Мои пожелания, сир!

Разговор окончен. Консул Энно минутку постоял задумавшись. Он был взволнован выдающимися историческими событиями, которые развернулись вокруг, и еще больше потрясен тем, что вершил эти исторические события именно он, бывший коммивояжер, а ныне консул с особыми полномочиями.

Генерал Бискупский, однако, не сходил с места. Ему не терпелось узнать содержание беседы двух великих людей, в руках которых была судьба его отечества, и прежде всего его собственная судьба — судьба старого генерала на пенсии, призванного к выполнению своих обязанностей на старости лет, в пору физической и душевной немощи.

Но мосье Энно с высоты своего величия не замечал несчастного генерала. Он приказал секретарю:

— Депешу в Яссы, Сент-Олеру. Настоятельно предлагаю запретить немецким гарнизонам оставлять территорию Украины. Немецкие войска должны подавлять восстания и сдерживать наступление большевистских армий, пока не подойдут им на смену войска Антанты. В противном случае войскам Антанты придется заново завоевывать плацдарм. Прошу безотлагательных санкций.

Забыв генерала Бискупского в комнате секретарей, Энно вернулся в приемную «Б», где его ожидали представители «украинской общественности».

Но, к его удивлению, в зале, вместо порядочной толпы, которую оставил мосье Энно, сейчас сидело только два человека, мрачно и недружелюбно поглядывавших друг на друга.

— А где же весь состав депутации? — удивился мосье Энно.

Оказывается, депутация от «украинской общественности» состояла наполовину из представителей гетманской ориентации, наполовину из представителей с ориентацией на директорию. Пока консул отсутствовал, обе половины депутации перессорились между собой. Гетманская половина заявила, что не желает быть в составе одной депутации с головорезами петлюровцами, и ушла. Тогда половина ориентирующихся на директорию еще переполовинилась, разделившись на непримиримых, которые были рады, что гетманцы ушли, и умеренных, которые призывали к объединению всех национальных сил. В результате непримиримые петлюровцы тоже ушли. А за ними побежали и умеренные, чтобы уговорить и вернуть во имя общенациональных интересов или непримиримых петлюровцев, или хотя бы гетманцев.

— Генерал! — позвал тогда мосье Энно генерала Бискупского. — Видели ли вы что-нибудь подобное? Как же теперь быть?

Генерал Бискупский чуть не заплакал и побежал догонять первую половину и обе половинки второй половины украинской депутации.

Мосье Энно тем временем поинтересовался у двух оставшихся представителей, не присоединившихся ни к первой половине, ни к одной из двух других четвертей:

— А вы, господа, почему не ушли?

— Я не ушел, — высокомерно ответил первый, здоровенный мужчина с лицом римского патриция, — потому, что не имею с этой депутацией ничего общего.

— А вы, мосье?

— А я потому, что мои интересы близки обоим течениям этой депутации.

— Очень интересно, господа. С кем имею честь?

Гражданин, который ни с кем не имел ничего общего, и гражданин, интересы которого были одинаково близки и гетманцам и петлюровцам, отрекомендовались. Это были харьковский земельный магнат Котов-Кононенко и киевский земельный магнат Григоренко.

Мосье Энно милостиво подал каждому руку.

— Очень рад, господа, приветствовать в вашем лице столь чтимые мною высшие круги украинской общественности. Перед совещанием в Яссах я имел честь лично познакомиться с представителями украинской земельной аристократии — помещиком Галаганом и сахарозаводчиком Терещенко. У обоих этих мосье, кроме тех огромных поместий, которые национализировали здесь у них большевики, на счетах иностранных банков лежат еще десятки миллионов. Очень, очень милые мосье!.. Вы, господа, очевидно, хотите мне что-то сообщить?

Первым заговорил мужчина с лицом римского патриция, харьковский магнат Котов-Кононенко, что вызвало недовольное ворчание его коллеги, киевского магната Григоренко, человека хотя и не слишком толстого, однако с заметным брюшком.

Французский прононс магната Котова-Кононенко был совершенно безукоризнен.

— Мосье! В Харькове и Харьковской губернии я на протяжении последних лет имел честь занимать пост председателя «Союза русского народа»…

— О! — с уважением склонил голову мосье Энно. — Я слушаю вас.

— К тому же мой род — старинный казацкий род, занесенный в реестры конца семнадцатого века. Прадед мой, слобожанский полковник Кононенко, был сводным братом правнука знаменитого запорожского писаря Кота, женатого на племяннице гетмана Дорошенко.

— О!..

Мосье Энно был ошеломлен такой родословной нового знакомого, но это еще раз напомнило ему собственное его плебейское происхождение, и потому он не ощутил особой симпатии к собеседнику.

Мосье Котов-Кононенко — потомок исторического полковника и родич еще более исторического гетмана — тем временем продолжал:

— И потому, мосье, я надеюсь, у вас не вызовет никакого удивления тот факт, что, с превращением Малороссии в Украину в тысяча девятьсот семнадцатом году, я же был избран председателем слобожанского отдела украинского союза хлеборобов.

Однако, пока мосье Энно прикидывал, удивляться ему или не удивляться, паузой воспользовался мосье Григоренко и ввернул словцо в тоне нескрываемой неприязни к мосье Котову-Кононенко.

— Но к чему вы это ведете, мой пане? — ехидно полюбопытствовал он. — Зачем вы пускаете добродию французскому консулу в глаза пыль вашего трухлявого родословного дерева? Вы, верно, думаете, что пришли на базар покупать груши-дули?

— Пане Григоренко! — завопил мосье Котов-Кононенко. — Не перебивайте, пожалуйста! Пускай пан консул решает сам; моя родословная должна заинтересовать пана консула, представляющего интересы Франции и всей Антанты.

— Однако, пане Кононенко, — разъярился и Григоренко, — ваша вторая фамилия, Котов, свидетельствует как раз о вашем происхождении из рязанских лесов, которые не имеют никакого отношения к нашей неньке Украине, поскольку Украина существует для украинцев!

Мосье Энно примирительно поднял руки.

— О, мосье, прошу вас! Я с большим удовольствием выслушаю все, что вы оба мне скажете: такова миссия дипломатического представителя. Пожалуйста, продолжайте.

— Я буду краток, мосье. — Котов-Кононенко с лютой ненавистью взглянул на Григоренко. — Дело международной важности, мосье! Гетман Скоропадский, поставленный, как вам известно, немцами, вот-вот выпустит из рук булаву [22] Булава — знак гетманского достоинства в старину на Украине. . Да если бы ему и удалось удержать булаву в своих руках, я позволю себе не поверить, что победоносные страны Антанты, раздавившие Германию, пойдут на то, чтобы на украинском престоле плясала немецкая марионетка. Гетман Скоропадский так или иначе, а с украинского престола должен быть низвергнут, мосье!