Юрий Смолич - Рассвет над морем

А Влас Власович Тимощук, кроме того, что присматривал за помещением, открывал двери пациентам и подметал после них комнаты, выполнял еще и срочные врачебные назначения: прикладывал компрессы, ставил банки и делал клизмы.

Новый поднаниматель, заплатив «квартирные» за месяц вперед, повесил на дверях такую табличку: «Доктор Скоропостижный из Петербурга — физиатрия, фтизиатрия, физиотерапия, консультации только два раза в неделю: среда и пятница, от пяти до девяти».

Слово «только» на табличке было подчеркнуто. Это, очевидно, должно было обозначать, что доктор слишком перегружен консультациями в других, более солидных лечебных заведениях и имеет возможность уделить своим пациентам на Базарной улице лишь очень ограниченное время.

Влас Власович Тимощук, впрочем, расшифровывал это иначе: доктор Скоропостижный небогат деньгами, и ему нечем заплатить квартиросъемщику за большее количество часов — это одно, а второе — хочет набить себе цену подчеркиванием своей якобы знаменитости.

Так или иначе, но в среду и пятницу от пяти до девяти на прием к доктору Скоропостижному являлось совсем мало пациентов. Возможно, их отчасти пугало таинственное обозначение специальности доктора — физиатрия, фтизиатрия и физиотерапия. Влас Власович из сочувствия, так как был по натуре человеком добросердечным, — да и доктор Скоропостижный внушал ему симпатию, потому что имел привычку угощать спиртом из запертого на ключик своего особого отделения в шкафу общего пользования, — советовал даже доктору заменить эту слишком «ученую» терминологию на «божескую». Однако доктор только загадочно улыбался в ответ, а Власу Власовичу подносил сверх рациона спирту в одной из двенадцати баночек, которые употреблялись для отсасывания у пациентов крови.

Сегодня пациентов и вовсе не было. И доктор Скоропостижный коротал время, разглядывая в окно улицу перед домом и выбивая пальцами на стекле барабанную дробь.

На дворе уже стемнело, но окна домов на той стороне улицы оставались неосвещенными. Лишь кое-где вспыхивали и, подмигивая, мерцали слепенькие огоньки. Люди зажигали коптилки — электростанция бастовала, электричества не было.

Часть улицы, видная из кабинета, была совершенно безлюдна. Всегда шумная Базарная улица выглядела сегодня необычно. Пробежал мальчик и скрылся во дворе. Затем из ворот напротив вышел дворник, постоял минуту и исчез. Еще через некоторое время прошли не спеша двое мастеровых по направлению к базару. Но вдруг они повернулись на месте и быстро пошли назад… Доктор Скоропостижный прижался к самой раме, чтобы взглянуть, что их так испугало. Но это уже и так было видно. По середине улицы мелкой рысью прогарцевали десятка полтора всадников. Были это казаки гетманской «варты»; они разъезжали по улицам, следя за порядком, а больше — демонстрируя перед населением самый факт существования в городе власти.

Доктор Скоропостижный внимательно и пристрастно оглядел коней под казаками.

Он был влюблен в лошадей, сколько себя помнил. Впервые почувствовал он эту страсть еще, должно быть, тогда, когда лет тридцать тому назад ходил в пастушках в своем родном бессарабском селе Ганчештах, когда с мальчишками-побратимами гонял в ночное табуны помещика Манук-бея. Еще сильнее овладела им эта всепоглощающая страсть позже, когда учеником низшей сельскохозяйственной школы в селе Кокорозинах, Оргеевского уезда, на практике, он выхаживал скакунов для помещика Скоповского. И, может быть, еще сильнее — когда ставил конный завод помещику Семиградову, которого первым и довелось… поджечь за его нечеловеческие издевательства над батраками. Здорово тогда молодой, девятнадцатилетний практикант-агроном отхлестал нагайкой по толстой морде и самого толстопузого садиста. На денежки, экспроприированные у помещика, построил он тогда хаты нескольким оргеевским горемыкам, выдал «пенсию» искалеченным помещиком батракам и, кроме того, заплатил за «право учения» четырех студентов и четырех курсисток в Одессе. А лошадей Семиградова вывел из конюшен и выпустил в степь. Ох, и кони были — огонь! Поскакали степью — только их и видели… Позднее, спустя несколько лет, прослышал он, что в плавнях на Днестре появились табунки диких скакунов неведомо откуда, — не знала Бессарабия диких лошадей уже три-четыре столетия. Возможно, что это как раз и расплодились семиградовские кони…

Кони под гетманскими «вартовыми» были хороши — сытые, холеные, добрая порода, в самый раз под седло!

Доктор Скоропостижный даже затоптался у окна. Вот бы сбросить этих плюгавых «вартовых», вскочить на их скакунов, сабли наголо — и айда по улицам со свистом и улюлюканьем, сея панику, разгоняя всю эту сволочь — и офицерню из добрармии, и гетманских казаков, и жолнеров из белопольских легионов. Разрушить старый мир паразитов и пауков и построить новый мир, в котором настоящим и единственным владыкой будет труд! Словом, по-большевистски: царство коммунизма на земле!

А то… скучное это дело — организация подполья, конспирация, маскарад под помещиков Золотаревых, негоциантов Берковичей, докторов Скоропостижных…

Эх, если бы восстание! На коня, саблю из ножόн — и айда на паразитов и контру!..

Но пылкие мечты Григория Ивановича спугнул старый фельдшер. Он приоткрыл дверь и сообщил, что, наконец, появился-таки пациент.

Доктор Скоропостижный поспешно надел огромные черные очки, которые никогда не снимал во время приема больных. В комнату вошел высокий, статный и широкоплечий человек в солдатской шинели и мятой солдатской фуражке без кокарды. Половина населения города одевалась теперь так: тысячам людей пришлось пройти армейскую службу на позициях за четыре года войны.

Влас Власович посмотрел на него с сочувствием. Хотя и выглядел пациент крепким и жилистым, старый фельдшер не сомневался, что в его могучем организме затаились и ревматизм, и порок сердца, и расстройство органов пищеварения, и еще сотня разных болезней — после сидения в окопах да ран и контузий в боях. Влас Власович хорошо знал это по собственному фронтовому опыту.

— Садитесь, гражданин. Н-на что жалуетесь? — спросил доктор Скоропостижный, пока Влас Власович прикрывал за собой дверь.

— Прослышав, что вы специалист-фтизиатр и физиатр… — начал гражданин, расстегивая шинель, под которой у него была такая же обычная армейская гимнастерка.

Но доктор Скоропостижный снял свои очки и, улыбаясь, перебил его, так как дверь за Власом Власовичем уже закрылась:

— Привет, Александр Никодимович! Как стачка?

— Здоров будь, Григорий Иванович! — ответил Александр Столяров, крепко пожимая руку Котовскому. — Со стачкой все в порядке, только вот твоя помощь нужна. Я к тебе по поручению комитета.