Юрий Смолич - Рассвет над морем

Что же до мосье Сержа, то есть Костиса Христовасилиса Афанасопуло, то он был от дедов-прадедов истый одессит и от дедов-прадедов известный на всю Одессу «метр де барб», что означает «мастер бороды». Родословную своего тонкого искусства он вел от сеньора Леонардо, самого знаменитого в истории Одессы куафера еще времен Иосифа де Рибаса, а генеалогическую профессиональную документацию мог предъявить от Тринитэ и Лавиньота — куаферов пушкинских времен.

Не удивительно поэтому, что Владимир Кириллович, постоянно пекущийся о красоте своей исторической бородки, когда бывал в Одессе, не мог отказать себе в удовольствии отдать себя во власть ножниц мосье Сержа и узнать от него заодно все одесские новости.

Но сегодня мосье Серж был чрезвычайно встревожен и свои тревоги тут же, под щелканье ножниц, поведал Владимиру Кирилловичу. Речь шла о вывеске. Под какой вывеской сейчас жить и вершить свое искусство бедному мосье Сержу? От дедов-прадедов над дверьми его «салона» висело выведенное золотом по черному: «Парикмахер», а на витрине в углу — тоже золотом на черном фоне — скромное: «Серж». Даже сам Маразли говорил, что скромность украшение добродетели. А Анатра-сын прибавлял, что скромная вывеска — «высший шик». Авиатор Уточкин тоже одобрял такую лаконичность. Так жил-поживал и блистал своим тонким искусством Костис Христовасилис Афанасопуло. Но вот пришла революция.

Во время «совдепов» Костиса Христовасилиса из собственника парикмахерской сделали в этой же парикмахерской рядовым мастером, а над «салоном» повесили плакат: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Всероссийский союз работников бритвы — Одесский губернский комитет — филиал по городу Одесса номер 77. Санитария и гигиена не роскошь, а культура!» Это был ужас! Костису Христовасилису больно было не то, что его посчитали за буржуя — тоже, подумаешь, буржуй: дом на Старом Базаре и дача на Большом Фонтане! — его мучило поругание его исторического «салона», в котором брился, может быть, еще сам дюк Ришелье! При немцах, которых привела Центральная рада, Костис Христовасилис опять стал собственником своего «салона» и повесил вывеску с лаконическим и понятным немцам «Фризер». Но гетманская губернская управа как раз производила украинизацию вывесок и настойчиво требовала от парикмахера, чтобы он переписал свою вывеску по-украински. Пришлось-таки Костису Христовасилису хлебнуть горя. Висело над его «салоном» и «Цирюльня», и «Голярня», и «Стрижарня»: в «Просвите» и «Украинском клубе» никак не могли сделать точного перевода слова «парикмахерская» — там боролись три непримиримых лингвистических течения. Потому-то, как только появились в Одессе французы, Костис Христовасилис поспешил для ясности повесить над своим салоном просто «Куафер».

Но вот, не далее как вчера, пришли к нему из «Союза греков-патриотов» и сообщили, что следом за французами надо ожидать прибытия в Одессу десанта и греческих войск. Поэтому «греки-патриоты» требовали, чтобы все греки, проживающие в Одессе и имеющие свои заведения, переписали свои вывески по-гречески, приветствуя приход соотечественников.

Бедняга Костис Христовасилис был совершенно убит. Во-первых, кто в Одессе, кроме «греков-патриотов», знает греческий язык? Если его и знают те, кто разводит баклажаны на Большом Фонтане, так они никогда не ходят бриться на Ришельевскую, да и вообще неграмотны. Если его знают «греки-патриоты», то их в городе на круг сто двадцать два человека, включая самого Костиса Христовасилиса. Но Костис Христовасилис побаивается, что они греческий язык знают точно так же, как и он, — а он не знал его вовсе; от родного языка у него остался сейчас только «прононс»: смягчение шипящих: жь, чь, шь. Из-за этого проклятого «прононса» ему стыдно бывает вести светскую беседу с высокопоставленными аристократами, которых сейчас понаехало в Одессу видимо-невидимо и которые собственно и составляют сейчас основной контингент его клиентуры… Во-вторых — Костиса Христовасилиса даже морозило от страха, — он боялся, что за такую «сепаратистскую» вывеску офицеры добрармии и польские легионеры, составлявшие вторую половину основного контингента его нынешней клиентуры, просто объявят его «салону» бойкот.

Что же тогда будет есть бесталанный Костис Христовасилис?

Мосье Серж был не на шутку встревожен и просил совета у уважаемого Владимира Кирилловича.

Владимир Кириллович долго думал и, наконец, посоветовал греческой вывески не вывешивать. Владимир Кириллович придерживался того мнения, что на вывеске должно быть написано «Перукарня». В обоснование своей позиции Владимир Кириллович привел лингвистические аргументы.

Лингвистические аргументы базировались на том, что слово «перукарня» — французского корня, от французского «перюк», что означает «парик», или же «перука». Французам оно вполне понятно. Немцам, которых в Одессе оставалось еще немало, слово «перукарня» также не будет чуждым, ибо слово «парикмахер» употребляется иногда в Германии, откуда оно, возможно, и пришло в русский язык. Таким образом, в украинском лексиконе слово «перукарня» вполне уместно.

Костис Христовасилис тяжело вздохнул и грустно защелкал своими ножницами. Решать все-таки приходилось ему самому. И решить надо было так, чтобы и «салон» процветал, и дом на Старом Базаре, да и дача на Большом Фонтане остались его собственностью.

Впрочем, сегодня Винниченко был недостаточно внимателен. У него и без Афанасопуло голова шла кругом от государственных забот.

Какую позицию занять директории в отношении стран Антанты, какой тон в дипломатических переговорах с представителем великих держав приличествует ему — главе правительства УНР — и как, черт возьми, вообще вести себя с этими французами?

Кой-какой опыт взаимоотношений с Францией Винниченко собственно уже имел. Правда, все это было еще до этой дурацкой истории С «украинско-немецким альянсом», то есть до призвания Центральной радой немецких оккупантов на Украину, и соотношение сил тогда было несколько иное: не «украинское государство» должно было заискивать перед Францией и всей Антантой, а Франция — в интересах всей Антанты — заискивала перед только что созданным, а фактически совершенно еще проблематическим «украинским государством».

Было это в конце семнадцатого года, когда в Бресте решались судьбы войны и мира. Большевистская делегация от имени трудящихся и народов бывшей Российской империи предъявили ленинские условия мира, а Франция, Англия и Соединенные Штаты Америки, стремясь довести войну против Германии до победного в свою пользу конца, пытались предательски расколоть единство молодой Советской республики, для того чтобы если не всю Россию, то хотя бы ее отдельные части снова ввергнуть в войну.