Виталий Закруткин - Плавучая станица

— Наденьте, — сказал он Груне.

— Спасибо! Зачем вы беспокоитесь! — смутилась девушка. — Я уже стала согреваться, честное слово… мне прямо неловко…

— Наденьте, наденьте! — ворчливо повторил профессор, следя за тем, как Груня кутается в мешковатый старомодный плащ.

Как только «Жерех» отшлюзовался и вышел из камеры, с пыхтением таща за собой наполненный белугами водак, Щетинин, покашливая, прошелся по узкой палубе и заговорил хрипловато:

— Белуга через многие тысячелетия донесла до нашего времени формы древнейших ганоидных рыб… Вы обратили внимание на рисунок ее головного панциря, на ряды костяных жучек на туловище и на отсутствие таких же пластинок между этими рядами? Да, белуга — очень древняя рыба… Да, да… Конечно, она изменялась с тысячелетиями, но почему-то изменения были слишком незначительны для того, чтобы… да, слишком незначительны…

Произнося все это, Щетинин как бы размышлял вслух. Зубов еще со времен учебы в техникуме знал эту привычку своего учителя и без труда улавливал ход его мыслей. А старик снял очки, повернул к Василию и Груне усталое лицо и улыбнулся по-детски.

— А жаль будет, если она исчезнет, правда?

— Кто исчезнет? — не поняла Груня.

— Белуга…

Когда «Жерех» остановился, они по доскам перешли на водак. Два рыбака открыли подводные люки, подвели к ним белуг и, снимая веревочные куканы, стали осторожно выталкивать рыб в реку. Белуги медленно выплывали из водаков, несколько секунд, пошевеливая хвостами, постояли на одном месте, а потом как будто нехотя ушли в темную глубину…

Щетинин проводил их тревожно-настороженным взглядом и сказал:

— Плывите, тут перед вами путь открыт. А мы подождем, что вы нам скажете…

По рассказам станичников, Зубов знал, что мошкара исчезнет с появлением стрекоз, и с нетерпением ждал, когда же наконец это произойдет. Мириады беснующихся мошек изнуряли людей до изнеможения. Как только всходило солнце, мошкара темным туманом поднималась с земли и носилась в воздухе до поздней ночи. Работавшие на огородах женщины спасались от мошки, закутываясь платками, рыбаки закрывали лица и шеи смоченными в керосине сетками…

Зубов с непривычки готов был бежать от мошкары куда угодно. Он бродил по станице мрачный, с припухшим лицом, исполосованный красными зудящими расчесами, и спрашивал жалобно:

— Когда же исчезнет эта ваша божья кара?

Но вот в один из жарких дней над займищем появились первые стрекозы. Сверкая на солнце прозрачными слюдяными крылышками, стрекозы облетывали зеленые сады, озерные заросли, леса, нежились в чистом, пахнущем травами воздухе, и их становилось все больше и больше. Василий ни разу не видел, чтобы стрекоза охотилась за мошкой, но полчища мошки действительно начали таять, рассеиваться, исчезать куда-то, как будто неведомая сила погнала их прочь от измученных людей.

Только один профессор Щетинин, казалось, не страдал от мошкары и даже не заметил ее исчезновения. Он целые дни проводил на тоне, наблюдая за выловом белуги, расхаживал, насупившись, по опушке Тополихи или лежал на горячем песке, набрасывая что-то карандашом в своей измятой тетради. Полинялый костюм старика так сливался с песком, что издали его нельзя было разглядеть. Рыбаки часто искали Щетинина по кустам, думая, что он прячется где-нибудь в тени, а он, услышав свое имя, поднимался из-за песчаного холмика, шел к неводу и молча рассматривал улов.

Василий знал, что Илья Афанасьевич нервничает. Старику не терпелось узнать, как ведет себя на нерестилищах перевезенная на шлюз белуга: здорова ли она, не повредили ли рыбу при перевозке? Никто не мог ответить профессору на эти вопросы. Где-то на нерестилищах разгуливали в речных глубинах двадцать девять самцов и икряных самок. Но разве немая река так быстро скажет, что делается под водой? Разве кто-нибудь может денно и нощно наблюдать за поведением отмеченной ярлыками рыбы?

Щетинин уже не раз брал у Зубова моторную лодку, переправлялся за шлюз и часами маневрировал в тех местах, где была выпущена белуга. Стоя на носу лодки с биноклем в руках, он всматривался в речную гладь и следил, не вскинется ли где-нибудь огромная рыбина, не даст ли о себе знать хоть секундным плесканием. Он часами говорил с бакенщиками, лесниками, ловцами верховых рыбколхозов и все расспрашивал, не видел ли кто-нибудь из них вскидывания белуги. Но люди отвечали, что они ничего не видели.

Прошло несколько дней. Рыбаки выловили и перевезли за шлюз еще тринадцать белуг, но о тех, которые были выпущены раньше, ни один человек ничего не знал.

В один из вечеров, когда Зубов, помогая Марфе вскапывать огород, трудился на усадьбе и лениво перебранивался с Витькой, во двор вбежала Груня Прохорова. Это удивило Василия: Груня никогда не приходила к Марфе. Сейчас у нее был испуганный вид, она не успела даже надеть туфли и прибежала босиком, раскрасневшаяся и взволнованная.

— Где Илья Афанасьевич? — издали закричала Груня.

Василий, не выпуская из рук лопату, пошел к калитке.

— Что случилось, Грунечка? — спросил он, глядя в заплаканные глаза девушки.

— Ой, Вася, там рыбаки белугу поймали, — пробормотала Груня, оглядываясь, точно кто-то мог подслушать ее слова.

— Ну и что ж? — поднял брови Василий. — Какую белугу?

— Меченую белугу, Васенька! Надо искать Илью Афанасьевича!

Груня заторопилась, отбежала от калитки, потом вернулась и зашептала, глотая слезы:

— Знаешь, Вася, белуга эта… она…

— Что?

— Она мертвая, Вася… побитая вся… вода выбросила ее через плотину… мальчишки увидели, сказали рыбакам… рыбаки вытащили ее на тоню…

— Где же она сейчас? — спросил Василий, оставляя лопату.

— На тоне. Туда уже все побежали. И председатель там и все бригадиры. Только Ильи Афанасьевича нет, и я не знаю, где его найти и как ему сказать…

Витька, который стоял сбоку, посматривая то на Василия, то на Груню, бросил грабли и ринулся на улицу.

— Я сейчас найду его! — на бегу крикнул он Зубову. — Они с секретарем райкома на линейке поехали в полеводческую бригаду!

— Подожди! — закричал Зубов. — Надо сказать ему осторожно, чтоб не напугать старика, а то черт знает что получится.

— Я знаю! — отмахнулся Витька и, не оглядываясь, побежал по улице.

Зубов и Груня пошли к реке. Когда моторист перевез их на левый берег и хотел идти вместе с ними на тоню, Зубов вернул его, приказав дожидаться Щетинина у станицы, чтобы тотчас же перебросить на Тополиху.

Вокруг вытащенной на песок мертвой белуги толпился народ. Огромная рыбина, белея вздутым брюхом, лежала точно колода. Ее остекленелые глаза, бока и плавники были засыпаны песком, но даже сквозь песчинки были видны длинные ссадины, кровоподтеки и раны, багровевшие на туловище, как страшные следы батога.