Василий Снегирёв - Раноставы

Учитель объяснил условия выращивания цветов и тут же с хитроватой стариковской улыбкой, бодрым голосом добавил:

«Нам, да не вырастить. Напрасно вы так думаете о себе. Напрасно».

После уроков Анатолий уже был у Лёшки. Деревянный, покрытый тесовой крышей домик, с обуглившейся после пожара северной стороной, стоял на берегу озера. Вдоль стены от улицы до самого берега раскинулся Лёшкин сад, за которым они любовно ухаживали вместе с дедом Павлом, седым, широкоплечим, с пепельно-кудрявой бородой, закрывающей почти всю грудь. Это был деревенский богатырь, находившийся на законной пенсии после длительной кузнечной работы.

Сад начинался с черемухи. Вниз по уклону сбегали кусты акации, между которыми из-под сугробов виднелись стебли малины, аккуратно подогнутые на зимовку заботливыми хозяевами. Обрамлялся сад ракитниками, которые весной заливало талыми водами. Много было и сирени.

Ребята нарезали пучок веток с темно-коричневыми крупными почками и опустили в теплую воду.

В день 8-го марта Анатолий вместе со своим пятилетним братишкой Сашкой встали рано. Но бабушка и мать были уже на ногах. Бабушка хлопотала по хозяйству, а мать собиралась на ферму. Сашка кинулся к матери, а он — к бабушке, держа за спиной сиреневую ветку.

«Чо это вы, бесенята, не спите? Вот ранностаи. — И, увидя сирень, всплеснула худенькими руками: — Где это вы взяли?»

Анатолий протянул ветку и гордо сказал:

«С праздником, бабушка».

А когда оглянулся, то увидел мать, крепко прижавшую к себе Сашку. По ее лицу текли крупные слезы счастья:

«Голубочки вы мои, сизокрылые. Да знал бы, видел отец. Уж очень любил он сирень. И радовался, как ребенок, когда я привозила ему на полевой стан душистый букет. Укрепит он, бывало, ветку на открылок колесника, улыбнется, помашет рукой и поедет, оставляя за собой дымящиеся синим облаком черные борозды земли. И все тут: счастье, и радость, теплота и сердечность, чуткость и забота, любовь и уважение… Где бы он ни был, ни находился, а все его тянуло на родные пашни, луга, горевшие ярким ковром разнотравья и цветов. А сирень его звала домой, к родному крыльцу, к семье, к крестьянскому труду. И видеть хотел он вас хлеборобами, любящими так же, как и он, сельские просторы всем своим сердцем и душой. Да погиб от фашистской поганой пули».

— Любящий сельские просторы… — шепчет Анатолий, — как уж не так. Забыл я село. Забыл, мама, забыл сельчан, забыл Лёшку… Мало слов, в которых любовь к селу. Нужно дело: пусть самое пустое, пусть не героическое, но честное, трудовое, сыновье.

Поезд остановился, и вошедшая в купе девушка в голубом берете объявила город, в котором жил Анатолий.

От вокзала он добирался на такси, спрашивая себя уже, наверное, в сотый раз: «Что делать, как поступить?» И неожиданно какой-то властный голос резко и убедительно произнес: «Ехать домой! Немедленно домой! Приезду обрадуются дети, которых ты будешь учить. Поезжай, поезжай. Ты там нужнее».

— Поеду! — вырвалось у Анатолия из груди.

— Чего это вы, гражданин, кричите? Вы и так едете.

— Знаю, знаю.

— Вот и ваша квартира. Пожалуйста.

— Сколько за проезд?

— Рубль с полтиной. Следовало бы больше: за испуг еще пару штук, — засмеялся голубоглазый озорной парень и, получив сполна, повернул машину в следующий переулок.

Дома была Валя, на кровати спала Марина. Валя кинулась на шею, но, взглянув в глаза мужу, тихо спросила:

— Что с тобой?

— Ничего.

— Да на тебе лица нет.

— Сейчас, сейчас все поймешь, — суетился Анатолий, разыскивая что-то среди привезенных вещей. — Вот, бери. От Лёшки с Ольгой.

— Вот это подарок! — восхищенно всплеснула руками жена и осторожно положила ветку сирени на стол.

Анатолий рассказал все и о своем намерении ехать в село работать учителем.

На следующий день с подписанным заявлением он спешил домой. На столе, рядом с подарками, стояла стеклянная банка с ветками сирени. В комнате стоял свежий ароматный запах.

— На наше счастье, Толь, — произнесла Валя.

— Все улажено, все хорошо.

— Человеку не только на земле, но и в космосе нужна ветка сирени, — улыбнулась Валя.

Они крепко обнялись, глядя друг другу в глаза, думая о предстоящей поездке в родное село.

Василий Кирьянович — пенсионер. Отдыхать бы да отдыхать ему на старости лет: отдых честным трудом заслужил. И совесть не замарана, как стеклышко чиста. Родному заводу отдал всю жизнь — стажу на двоих выработано. С места на место не прыгал, за толстым и жирным рублем не гнался, летунам зачастую твердил одно и то же: «Прижмите уши, не ищите, где лучше».

Государство не обидело — вырешило приличную пенсию. Можно и без пенсии прожить, всем обзавелись со старухой: современной мебелью, посудой… Да и куда с деньгами-то? Не семеро по лавкам: как есть два перста — он да она. Много ли двоим-то надо? Даже бы рубаха с перемывахой остались, и то хватило. В том-то и дело, что у Василия одних костюмов считать — не пересчитать. А у Варюхи платьев, где-то в хорошей книге вычитали, как у Елизаветы Петровны. Не в сундуках лежат, а в шифоньере. И не в одном. Станет куда собираться, по часу крутится перед трюмо. Шаль ей не шаль, платье — не платье. Примеряет да скидывает. Еле дождется старик, а то и матюком отгонит. Бывало, осердится на старухины снаряжения, выключит телевизор, падет набоковую и весь вечер слова не проронит.

Раньше старые смертыньки ждали, молили, чтобы она быстрей пришла, а теперь — вон, проклятая, сгинь, костлявая, не мешай жить! Вон жизнь доспелась какая хорошая! Вечно бы жил и не старился. Да куда от старости денешься? А заново начинать какой прок? Старость по-своему мила. Во внучатах себя и детей видишь. Как бы трижды повторяешься. Дело в другом, когда вырастут. Это и подкатило к Василию с Варварой. Девки замужем, парни женаты, внуки большие. Любуйся и радуйся жизнью детей. Живут они справно, не хуже людей, ни в чем не нуждаются. Квартиры у них государственные.

Кирьянычу предлагали тоже благоустроенную, напрочь отказался: «Не хочу воды из стены и умру от тоски без дела. А без него руки болят. В своем доме есть чем заняться. Он невелик, а лежать не велит».

Вставал Василий раным-ранехонько. Чуть замолоснит в окошках, старик на ногах. Всю домашнюю работу переделает. Страсть не любит беспорядка. Какое-нибудь да упущение все равно найдет. То дощечку покоробило — перебьет, поправит; то двери заскрипели, не закрываются — шарниры сменит, солидолом смажет. Мало ли требуется по дому! Тому, кто без дела сидеть не может, работа завсегда найдется. В цехе тоже не просидит. Но заводская работа не в счет. Это святая обязанность. В нее вкладывай все. Вынь да подай! И не просто с рук сбыть, а чтоб все радовались. И мало того — чтоб ликовали.