Василий Снегирёв - Раноставы

Однажды Иван после получки пошел узнать, чем его дружок занимается в выходные дни. Целое летечко не навещал его.

Подошел Иван к калитке и остановился. И каждый раз вот так. Почему? Долго не мог понять. Робел — и все тут. Прекрасно знает, что друг души в нем не чает, встретит с распростертыми руками. А возьмется за ручку, повернуть не может. Сегодня дошло: перед домом робеет. Не дом, а красота несказанная. Весь горит, аж глаза скрадывает. И малуха точно такая же. Как выточенная стоит, вся в «петухах». Далеко, ох, как далеко гнаться за Василием.

— Чо не проходишь? — приветливо спрашивает с крыльца хозяин.

— Боюсь испачкать, ненароком сглазить.

— Не сглазишь, проходи.

Иван поднялся на крыльцо и пошел в сени, вздыхая за спиной хозяина:

— Кажется, такие же руки. Что-нибудь да гундорю, а не получается. Видно, не мастеровой.

— Не прибедняйся.

— Чо правда, то правда, Василий. Не мастеровой я.

— Не лепечи в сенях, проходи в передний угол, где телят вяжут.

— У тебя не повяжешь. Вон красотища!

У хозяина брызнула улыбка с губ и тут же померкла.

— Неприятность какая? — забеспокоился гость.

— Сношка разгону дала.

— За што?

— За все доброе.

— Ну а все-таки?

— Решил сыну дачу сделать. Хламья много. Отбросов оказалось еще больше. Углы отпиливаешь, бревна отесываешь, подгоняешь друг к другу, пазы заново вырубаешь… Словом, одни щепки. За что ни возьмешься, то одного, то другого нет. За все лето половину сруба поставил.

— Когда успеваешь?

— После работы да в выходные.

— Хоть бы себя пожалел.

— Уноровить хотел.

— Плюнь и береги здоровье.

— Жалко. Никто сноху сегодня не ждал. Откуда-то вынырнула, накинулась на меня и Бориса: «Убирайте гнилье, не позорьтесь! Что за дача? Халупа несчастная. У людей дачи как дачи: из кирпича, липецкой кладки — сердце радуется». Постой, говорю. Сделаем, не хуже будет моего дома. «Не глядели бы мои глаза!» И убежала.

— Вот рассказываю тебе, Иван, а под рубахой мороз бегом бегает. Не знает она еще о нашей поездке в деревню. Узнает, ох уж будет визгу.

— В деревню ездил?

— Утром оттудова.

— Давно я не был на родной стороне. Поди, не на том месте стоит?

— Козловским краем к озерам повернулась.

— Как же угодило?

— Помнишь Баушиху?

— Спрашиваешь! Хресна моя.

— Ее домишко и рядом которые стояли снесли, а поскотину перепахали вплоть до Бакланова.

— У-у… — прогудел как в лесу Иван. — Не узнать теперь деревню.

— Можешь заблудиться. Домов понаставили, как в городе, школу отгрохали, вместо старого клуба Дом культуры стоит. Посмотрел я, и разожгло до печенок.

— Чо так?

— Обидно. Все выстроено, а жить некому, почти одни старики остались. Разъезжаются все, как мы с тобой, грешные. Мы хоть от голода прятались. А молодежи чо не хватает? Живой воды, и та, наверное, есть.

— Это правда… От жиру бесятся.

— Нет, Иван, тут в чем-то другом собака зарыта.

— Надо закон выпустить.

— Какой?

— Чтобы никого не выпущали из деревни, и тех, кто в городе, обратно вернули.

— Ты б поехал?

— Кому мы теперь нужны, протухшие перечники? В деревне свежо, раздолье и всего вдосталь! Пожил бы! Вот у Огафьи, моей сестры, чего нет? Пенсия хорошая, корова есть, фатеру дали новую со всеми удобствами. Даже пристройка есть. Держи скота, сколь угодно… Вот свои сараюшки и домишко отдала мне, я и ездил за ними.

— Привез?

— Не говори, — тяжело выдохнул Василий. — Только намучился. Прикинули своим умишком с Варварой и решили залётную машину нанять.

— А чо в агенстве не взял?

— Знаешь ведь какое мученье там? В одной очереди неделю простоишь.

— Не бреши. Я как-то брал. Милое дело! Деньги уплати и поезжай.

— Раз на раз не приходится. — Василий решил рассказать по порядку. — Вышли из агенства со старухой на перепутье и начали голосовать. Один и клюнул. Ненашенская была машина. Вроде, как сказал шофер, из Тюмени. Срядились до Чаши. До нее ехали, как на боку катились. После нее дорога похуже.

За Николаем Кузьмичом сбегал, пособил погрузить. Спасибо мужику. Скорехонько мы управились. Ни минутки не опнулись, тронулись в путь. Как хлестанет дождь! Ну прямо из ведра лил, не видал такого. Дорога враз осклизла. Колеса швыр-швыр, машину стянуло в канаву: ни назад, ни вперед. Говорю Варваре: «Беги в деревню за трактором». Она подол в руки и почесала. Сижу я в кабине и горюю, шофер рядом мрачнее тучи. Думает, поди: пособил же черт связаться. Думай-не думай: деньги заплачены, куда денешься. А мою душонку скребет. Вытащим машину, он свалит бревна и усвистит.

— Зачем раньше уплатил? — вставил Иван. — Был у меня случай. Вот так же, как ты, расплатился заранее. Он завез в лес и остановился. Говорит: «Машина изломалась». Я вылез из кабины, он по газам и умчался. Так нас полоротых и надо учить. Чо дальше-то?

— Может, доплатить, думаю, не виноват парень. И вытащил пятерку. У шофера лицо скисло, а губы свернуло, аж на щеку выперло. Нашарил ишо мелочи. Больше тройки, если не с пятерку. Не отказался, взял.

— Нашел дурака.

— Просиял шофер и спрашивает невпопад: «Долго будем сидеть?»

— Не знаю, отвечаю, а в голове одно: дали бы трактор и не отказался механизатор. Неуж не додумает Варвара попросить нашего Енка? Тому покажи пробку от «гамыры», на край света поедет. На мою радость за колком заурчал трактор. Вылетаю навстречу ему, а он прогрохотал мимо. Обратно лечу. Только взялся за ручку, гул донесся. Наконец, думаю, дождался. Опять не Варвара. Через два часа она приехала. Тракторист, как есть, ни уха ни рыла: в дым пьянешенек. Орет на меня: «Чо, как мертвы, едва шевелитися?» Я бы рад поскорей, да руки не гнутся — зачичевели. Едва-едва прицепил машину. Подниматься надо на грейдер, а тут болт вылетел из серьги. Зла не хватает. Хоть бы ветер стих! А то ведь прошивает насквозь… Все-таки выкарабкались. Маленько отлегло, но ишо боязно: машину, когда трос ослабнет, бросает из колеи в колею.

Тракторист пьяный-пьяный, а не дурак: знает, на чем играть. «Отцепляй», — орет. «Что ты, боговый, куда мы по грязи?» — «Дальше не велено», — заходится парень. «Почему?» — «Документов тютю». — «Поди, можно?» — «Без бумажки я — букашка».

Я скумекал, о какой бумажке толкует, и глянул на Варвару, а та ему: «Я же заплатила». — «За десятку сама вези». — «На тебе креста нет». — «Как договорились? До большака!» — «Видишь, ни пройти, ни проехать». — «Я ни при чем». — «Надо же понять». — «Уговор дороже денег». — «Пойми ты». — «Сколько еще надо?» — «Четвертную». — «Не рядись, Варвара, — говорю. — Пусть везет до асфальта».

До Чаши доехали, он опять оропанит: «Отцепляй!» Дорога еще хуже: ямы в метр, колеи, как пашня. Сядешь: не привязанный, а сутки будешь сидеть. Тут уж без разговоров отдал ему десятку. Вытащил он нас на асфальт и, довольный заработком, пожелал нам гладкой дороги. Передернуло мое нутро: «Ох и шкуродер!» — «Ты бы на его месте не так поступил», — зыкнул шофер. — «Нет уж». — «Знаю вас, скряг». Я прикусил язык: как бы этот не завыламывался. Такой же рвач. Шут с ним!