Берды Кербабаев - Небит-Даг

Ольга всплеснула руками от изумления.

— Ой, что вы!..

За целый день она ни разу не подумала, что ее могут посчитать за невесту Тойджана. Придет же в дурную голову такая мысль!

Но комендантша, взбивая подушки, нисколько не смутилась.

— А что тут такого? — ласково приговаривала она. — Долго ли маслу смешаться с медом?..

— Не говорите глупостей! — оборвала Ольга, поправила косы и вышла на крыльцо.

Поодаль грузили на автомашины палатку, вещевые мешки, походные кровати, теодолиты. Это с рассветом собиралась уйти в пески какая-то экспедиция, не то геологов, не то геодезистов. Тойджан, задумавшись, сидел на ступеньках и не заметил Ольги. Где-то вдалеке послышалось урчание движка, и электрический свет разом вспыхнул в десятках домов и на фонарях, окаймлявших площадь перед гостиницей.

— О чем задумался? — спросила Ольга.

Тойджан поднял голову, взглянул на девушку тоскующим взглядом и коротко ответил:

— Сама знаешь…

— Сердишься, что не она сейчас рядом, а я?.. — насмешливо спросила Ольга.

Тойджан промолчал.

— Когда злишься, укуси нос.

— Зубы не достают до носа, может быть, ты прикусишь свой язычок?

Ольга не успела ответить, как перед ними возникла женская фигура. Чувствовалось по всему, что женщина очень волнуется.

Тойджан встал с порога.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, входите, — пригласил он и сам вошел в дом.

В комнате, отведенной для Ольги, был уже полумрак. Пахло дыней. Свет шел только от окна, за которым горели фонари на площади. Ольга присела в уголке на кровать. Тойджан поместился у тумбочки с графином. Женщина просунулась было в дверь вслед за ними, потом отступила, наконец неслышно вошла в комнату, тихо поздоровалась и уселась на стуле возле двери. Голову ее покрывал платок, и хотя кончик его она не держала во рту, как полагается в знак покорности и молчания, но по опущенным плечам, по стесненности движений и взгляда видно было, что она дичится незнакомых городских людей. Что же привело ее сюда? Думая об этом, Тойджан вглядывался в обветренное и все же нежное лицо с коротким носом и слегка приоткрытым от волнения милым детским ртом.

— Не стесняйся, пожалуйста, — решил он ободрить женщину, — считай нас своими людьми. А то ни ты не сумеешь рассказать, ни мы понять тебя. Не так ли?

— Это верно, так… — промолвила женщина костенеющим от смущения языком.

— Если верно, нам для начала нужно узнать друг друга. Ты, может быть, слышала уже — это мой товарищ по работе, оператор на нефтяных промыслах, комсомолка Ольга Сафронова. Я бурильщик, и зовут меня Тойджан Атаджанов, я родом из Марыйской области, из Сакыр-Чага. А тебя как зовут?

— Зулейха, — коротко ответила женщина.

— Колхозница?

— Да… Только неудобно мне говорить о своей работе.

— Почему? Мы же уговорились не стесняться…

— Да, это так… Но… видите ли, я работаю подпаском.

Видно, нелегко далось ей это признание. Зулейха вся съежилась на стуле, руку поднесла ко рту. Ольга не поняла, что тут стыдного, но Тойджан тоже смутился на мгновение: он впервые слышал о женщинах-пастухах. Впрочем, тут же подумал, что если крестьяне становятся в наше время мастерами, даже инженерами, то почему бы и женщине не стать пастухом.

— Очень хорошо! — сказал он бодрым голосом. — Твоя судьба будет и для других женщин примером.

— Верно, я могла бы и в селе прокормить двух детей, но по предложению партийной организации решила взяться за это дело… Я и не жалею теперь.

«У нее, верно, нет мужа, — подумал Тойджан, — что сказала она о двух детях?» Но промолчал, язык не повернулся спросить.

Поняв, почему запнулся Тойджан, Зулейха начала рассказывать, мучительно, с болью, как бы срывая присохшую повязку со старой раны.

— Если услышите что-нибудь постыдное, простите… По закону я замужем, у меня есть муж, у моих детей — отец. Только он… не муж мне и не отец для детей своих.

«Но мы же не следователи, — подумал Тойджан, — а дело твое касается суда…» Но он и сейчас промолчал — волнение женщины тронуло его, и Ольга из глубины комнаты подсела поближе к Зулейхе, вглядываясь в полумраке в чистые, нежные черты ее лица.

— Он ни в колхозе не ужился, ни в ауле… — рассказывала Зулейха. — Вся его работа — доносы на всех писать, раздоры повсюду сеять… Пакостник такой… Комсомольцы исключили его из своих рядов… А ему хоть бы что… Наконец колхоз выгнал его взашей. Я слышала не раз от людей, что он находится в Небит-Даге, среди вас, нефтяников…

— Кто он? — жестко перебил Тойджан.

— Зовут его… — Она еще помедлила и робко выговорила: — Зовут его… Ханыком Дурдыевым.

— Ханык Дурдыев?

— Да.

— Может быть, Зулейха, ты несправедлива к нему?

— Может быть… — грустно согласилась Зулейха. — Соль пропитывает все, что в нее попадет. Не знаю, наверно, и нефтяники умеют превращать плохих людей в хороших…

— Он способный работник, живой человек, — говорил Тойджан, с горячностью убеждая не только покинутую женщину, но и самого себя, потому что всегда испытывал к Ханыку только безотчетную неприязнь…

— Не знаю… Вряд ли… — грустно повторяла Зулейха.

— Кто он такой? — быстро спросила Тойджана Ольга, оцепеневшая от всего услышанного.

— Он не бурильщик, он работает агентом в отделе снабжения… Я не раз встречался с ним и не думал…

Зулейха повернулась к Ольге и жарко заговорила, размахивая руками:

— Если скажут, что мы у берега моря живем, я могу поверить, но если скажут, что Ханык стал человеком, — нет, никогда не поверю!

— Погоди, Зулейха…

Но тихий до сих пор голос Зулейхи теперь заполнил комнату.

— Если ваше воспитание сделало его человеком, почему же он за два года ни разу не справился о своих детях? Я труженица, не нуждаюсь в его помощи, мне ни копейки от него не нужно!.. Но дети… Бедные малыши не знают еще, что он негодяй. Без конца приступают ко мне: «Мама, где наш отец? Мама, когда же приедет отец? Когда же возьмет нас на руки, как отец Мурада или отец Дурды? Мама, напиши ему поскорее, пусть приедет…» Знаете, как горько слышать жалобные голоса безвинных малюток, успокаивать их? — Зулейха плакала, голос прерывался от слез. — Какое вам еще нужно доказательство?..

Несчастная как вошла неслышно, так и выскользнула в дверь. Ольга сидела, сжав по-мужски кулаки в коленях. Тойджан встал и прошелся по комнате.

— Это гуляби, хороший сорт, — сказал он равнодушным голосом, потрогав рукой дыню, лежавшую на столе.

Но вдруг стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Встречу негодяя, отправлю ему в горло все зубы!.. — И, устыдившись своего крика, спокойно закончил: — Да, Ольга Николаевна, каждый в этом селе убьет гюрзу, потому что слышал о ее смертельном яде. Но почему же не убивают таких вот двуногих гадов?