Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2

Много раз вытаскивал секретарь свою карту в том или другом пункте янрайской тундры. Горели костры. Оленеводы, склонившись над картой, уже не просто смотрели на нее, а делали поправки, спорили, доказывали друг другу правильность своих соображений, выбирая места для других поселков. А секретарь слушал, записывал в блокнот, чтобы потом у себя в райкоме снова все взвесить, продумать и предложить для рассмотрения окружному руководству свой план наступления на тундру. Сложным был этот план. Ковалев не сомневался, что сразу же после войны наступление на тундру будет рассматриваться как самое важное звено в цепи дальнейшего социалистического преобразования Чукотки. К этому нужно было готовиться, чтобы район оказался не в последних рядах.

Сурово молчание ледяного безмолвия. Только изредка раздается многократно повторяемый эхом гул лопающейся на морозе земли, и снова все тихо. Ночуя вместе с оленеводами под открытым небом, секретарь райкома осматривал пядь за пядью места будущего строительства. Он не любил прожектерства, он хотел, чтобы план его имел под собой твердую, реальную основу. Когда был осмотрен последний, самый дальний пункт предполагаемого строительства, секретарь спрятал в сумку исчерченную вдоль и поперек карту и сказал:

— Ну что ж, товарищи, именно в вашей тундре прежде всего мы начнем строить дома. Готовьтесь к этому, скрывать не стану, работа будет очень трудная.

Вернувшись в Кэрвук, Ковалев на совместном заседании райкома партии и райисполкома рассказал о плане подготовки строительства в тундре. Караулин был уже предварительно знаком с его проектом. Твердо уверенный в том, что секретарь райкома преждевременно нацеливает районное руководство на мирное строительство, Караулин решил во что бы то ни стало доказать его ошибку.

В райком он явился за четверть часа до начала заседания. Чисто выбритый, свежий, он выглядел жизнерадостным, полным веры в свою правоту. В кабинете секретаря уже было полно людей. Лев Борисович шумно поздоровался, протянул руку секретарю райкома, хотел блеснуть заранее продуманной иронической шуткой, но, встретившись с его строгими, озабоченными глазами, промолчал.

«Опять оробел перед ним, как школьник перед учителем», — с досадой подумал Караулин, усаживаясь в кресло.

Досада не покидала его до конца выступления Ковалева. Глубоко аргументированные доводы секретаря разбивали в пух и прах еще не произнесенную, но тщательно подготовленную речь заведующего райзо.

«Что же это такое? Неужели я не прав? Но нет, не может быть! — думал Лев Борисович. — Просто у меня не хватает смелости, растерялся… Возьму себя в руки и докажу всем, что Ковалев ошибается».

После выступления секретаря Караулин попросил слово первым. Но речь его не произвела того впечатления, на которое он рассчитывал. В отчаянной попытке достигнуть желанного результата Лев Борисович запустил пальцы в свою буйную рыжую шевелюру, набрал полные легкие воздуха, резко повысил голос.

— Ну, наш Караулин закричал «ура», — донесся до него голос редактора районной газеты.

— Ничего, ничего, скоро Караулин закричит «караул», — скаламбурил второй секретарь райкома Денисов. Лев Борисович на мгновение умолк, почти враждебно глянул на второго секретаря. Денисов дотронулся рукой до своей черной бородки, с легкой усмешкой выдержал его взгляд.

Караулин ни на секунду не переставал ощущать на себе острый взгляд Ковалева, в котором было и пристальное внимание, и недоуменный вопрос, и беспощадное осуждение.

«А ведь старик Ятто правильно подметил: Караулин не только тщеславен, но и спесив. Говорит и упивается своим голосам, погремушками гладких слов, — думал Сергей Яковлевич, всматриваясь в лицо заведующего райзо. — То, что когда-то в нем было маленьким, что я не мог по своей близорукости рассмотреть, разрослось, стало большим, мешает работе».

А Караулин, не считаясь с регламентом, продолжал говорить, все более воодушевляясь:

— Вы, Сергей Яковлевич, допускаете грубейшую ошибку, ориентируя район на мирное строительство. Это преждевременно. Это ослабит наши усилия, направленные на помощь фронту. Лозунг: «Все для фронта!» — никем не снят и не может быть снят. А мы здесь начинаем думать и действовать так, как будто за нашими плечами уже не один послевоенный год… Спасать! Слышите, спасать нам нужно все наши завоевания, чтобы потом двинуться вперед!

— Потом? — переспросил секретарь.

— Что потом? — смутился Караулил.

— Вы сказали, «чтобы потом двинуться вперед».

— Да, да! Потом двинуться вперед!

После речи Караулина один за другим выступали районные руководители. Все горячо поддерживали план Ковалева и осуждали Караулина.

«Что это?.. Неужели они так ничего и не поняли? Неужели авторитет первого секретаря настолько всех ослепил, что они не хотят видеть его явной ошибки?» — опрашивал себя Лев Борисович. Возбуждение его росло. Он невольно поймал себя на том, что думает сейчас не столько о выступлениях товарищей, сколько подыскивает что-нибудь резкое и острое для очередной реплики.

Когда желающих выступить больше не оказалось, все повернулись в сторону Ковалева. Секретарь встал и, посмотрев на Караулина, спокойно сказал:

— Недавно один мудрый старик чукча на мой вопрос, почему он зимой занят починкой остова байдары, ответил так: «Летом орел клювом свои крылья чистил. А сова не чистила: «Летом легко мышей ловить и не летая. Вот зима придет, тогда и позабочусь о своих крыльях», — сказала она орлу. Пришла зима, орел взмахнул молодыми крыльями и полетел. А у совы старые перья выпали, и осталась она на месте. Ударил мороз и замерзла сова». — Помолчав, Сергей Яковлевич насмешливо посмотрел в глаза Караулину. — Думаю излишне объяснять, почему именно вам, товарищ Караулин, об этой сове рассказываю я. Надеюсь, вы помните возражения товарища Гэмаля на ваше указание прекратить подготовку к строительству домов для колхозников?

— В общих чертах… помню, — чуть охрипшим голосом ответил Караулин, — но должен сказать, что ничего существенного в его словах не было.

— Значит, так-таки ничего существенного? — совсем тихо с насмешкой спросил Ковалев и, не дождавшись ответа, вдруг повысил голос: — Зазнались, зазнались вы, товарищ Караулин. Вас ослепил ваш собственный блеск. Вы перестали относиться к себе самокритично. Я не буду сегодня щадить ваше, надо сказать, чрезмерно обостренное самолюбие, потому что это сильно вредит вам. Прямо скажу: парторг колхоза «Быстроногий олень» в понимании широты государственных интересов обогнал вас на целую голову. Да, да. Не стройте лицо оскорбленного человека. Это так! Сегодня в вашей речи была такая фраза: «Спасать! Слышите, спасать нам нужно все наши завоевания, чтобы потом снова двинуться вперед!» Что это такое?.. По-вашему, это прочувствованная, глубокая мысль, а, по-моему, это истерический вопль! Вы о спасении кричите так, будто собираетесь умирающему делать искусственное дыхание. А у нас прекрасный организм, у нас прекрасное здоровое сердце и такая же голова! У нас кровавые ссадины, синяки на лице и на теле, но мы не изувечены! Мало того, мы сейчас здоровее, чем когда-либо! Отправляясь от объективных закономерностей, учитывая конкретно-историческую обстановку, исследуя местные специфические условия, мы, как и прежде, продолжаем неуклонно двигаться вперед, к нашей заветной цели — к коммунизму!