Вера Солнцева - Заря над Уссури

Замятин долго бился с пленником. Кто он? Куда ехал спозаранок? Избитый узник молчал.

Под вечер Юрий Замятин вспомнил о местном кулаке Акиме Зверовом, нередко служившем ему верой и правдой, вызвал его к себе.

— Аким Силыч! Не знаешь ты его случайно? — показал хорунжий на пленника. — Сдается мне, из комиссариков. На простого партизана не похож. По упрямству видно — большевик. Большевики всегда молчат, как зарезанные. Обыскали его, но ничего не нашли.

Аким Зверовой заходил-закружил вокруг Вадима, вглядываясь в избитого, стоявшего неподвижно человека.

— Гражданин Яницын! — неожиданно радостно окликнул он его.

Вадим не шевельнулся, не дрогнул мускулом.

— Вадим Николаевич! Вы ведь амурский? Я вашего папашу знавал, когда он в почтовых начальниках в Большемихайловском и Нижнетамбовском служил. Я каждый год у бабки в Нижнетамбовском лето проводил. Всех там знал. Вы еще, конечное дело, тогда под стол пешком ходили… При советской власти слышу — Яницын. Ктой-то, думаю? Неужто сам Николай Яницын так возвеличился? Узнал — сын! Нарочно ходил смотреть, когда вы в Хабаровском на митинге выступали. Тогда красные в нем верховодили — Советы ставили. Сынок Яницына? Вижу — он самый. Слышу, говорят о нем — из большевиков. Хозяйственными делами в крае заворачивает, башковитый…

Хитроватая, нарочито добродушная ухмылка Акима Зверового взорвала Вадима, ко он сдержал себя огромным усилием воли.

— Запамятовал я, старый дурак. Совсем из ума выбило… Вадимка Яницын парнишкой, годика четыре ему было, в тайге зимой заплутал. Вышел из дома и потопал прямиком, несмышленыш. Выбрался к дому, перемерз весь. В сапожишках, умник, был. Содрала мать с него сапожки, а ступня у него на одной ноге поморожена. Снегом терли-оттирали, но не отстояли. И пальчик-мизинчик фельдшер ножичком отчекрыжил: побоялся заражения крови — не оживал он от снега. Я бы вам, господин хорунжий, совет дал — разуть «товарища», посмотреть, все ли пальцы на месте.

Замятин кивнул конвоирам. В один миг с пленника сняли валенки, шерстяные носки. На ступне левой ноги не было мизинца.

— Гнида… Предатель! — глухо, сквозь зубы, сказал Вадим, с гадливостью глядя на Зверового.

Злобная вспышка опалила только что простодушно улыбавшееся лицо Акима Зверового и начисто сожгла притворное благодушие кулака. Он оскалился, как злая бездомная собака, угрожающе произнес:

— Слушок идет, господин Замятин, что и сейчас Вадим Николаич делов своих не бросил. Видали его люди с гольдом Ванькой Фаянго. Вдоль Амура и Уссури, по всей тайге мотаются, партизан сколачивают.

Юрий Замятин громогласно возликовал. Крупная птица попала! Яницын! Будет награда от атамана!

— Все ясно, Аким Силыч! Можешь идти восвояси! — выпроводил Замятин кулака. — Атаман приказал с собачьими депутатами не валандаться, от них все равно ничего не добьешься. Кончать их на месте. Приготовьте веревки. Амурскому мы особую честь окажем.

Юрий Замятин под сильным конвоем вывел Яницына на берег Уссури. Распорядившись обрубить тонкий ледок, образовавшийся на проруби, Замятин приказал снять с Вадима полушубок и шапку.

— Конные! — с ужасом крикнул конвоир.

— Партизаны!.. Мать их…

Из леса, размахивая шашками, летела на рысях группа конников в шапках-ушанках, кожухах, тулупах, полушубках.

Хорунжий выхватил из кобуры револьвер, на бегу выстрелил два раза в Яницына. Затем Замятин рванул скачком в сторону от проруби, со скоростью резвого оленя помчался к селу. Конвой, тяжело топая по рыхлому снегу, бежал за ним.

Не успели каратели, захватившие Яницына, скрыться вдали, Фаянго спрыгнул с высоченного, раскидистого кедра, на который он взобрался, скрываясь от преследователей, с легкостью белки, не стряхнув охапки снега — и затаился… «Плохие люди. Черные люди…»

Верная Селэ-вуча по следам привела Ивана Фаянго в село, куда калмыковцы привезли Вадима.

Старый нанаец сторожко бродил по окраине села, наблюдал: не решался зайти в него — не нарваться бы на калмыковцев, не повредить другу, попавшему в плен к злым, нехорошим людям.

Наконец Фаянго решился остановить женщину, идущую с Уссури с коромыслом на плечах. Он осторожно спросил ее, стоят ли в селе белые.

Боязливо озираясь по сторонам, женщина поведала старику: небольшой — человек пятнадцать — отряд с утра стоит в селе; каратели сняли с седла неведомого, избитого до черноты человека и протащили его по снегу в дом напротив школы.

Спотыкаясь и падая, Иван Фаянго бросился было туда, но остановился:

— Чем я, безоружный, помогу Вадимке?

— Ваня! Какими ты судьбами к нам попал? — окликнул Фаянго старик, который стоял у калитки. — Заходи! Гордый стал, нос от друзей воротишь?

Нашлись и в этом далеком селе друзья, знавшие старика охотника. Тайком от карателей они достали ему лошадь с санями, нагрузили их сеном. Фаянго взял у старика тулуп и благополучно проехал по селу, пряча скуластое лицо в жесткий воротник из собачьего меха.

Деревня осталась далеко позади. Фаянго взял с саней сено, покормил лошадь — сытой-то легче везти сани — и хлестнул ее бичом. Лошаденка приударила, дала хорошего ходу.

Иван решил ехать в отряд Лебедева — сообщить об участи Вадимки Яницына.

— Ай, Вадимка! Ай, побратим! Однако, ты плохо сделал, дружок. Зачем ты прогнал от себя Ванюшку Фаянго? Одному, поди-ка, скучно на вредных людей смотреть? Сынка моего Нэмнэ-Моракху вредный человек пулей сбил… Вадимку вредный человек убить хочет. Ой, беда, беда пришла, Ванюшка Фаянго! Скоро ты останешься один, однако… — продолжал горестно бормотать старик.

Колесил и колесил Иван Фаянго — сокращал путь, спешил скорее пробраться к отряду. Лошаденка трусила и трусила ходко. «Худая, прорва, лядащая, попукивает, а бежит ровно», — думал Иван Фаянго, подгоняя кобылку кнутом.

Частенько Ваня посматривал по бокам, оглядывался назад: не следит ли кто за ним, не хочет ли какой вредный человек узнать, куда он едет? Старый лис всегда за собой дороги заметает! Когда твердо убедился, что не наведет на след чужого пронырливого человека, Фаянго свернул к партизанским землянкам.

Горестное известие о судьбе Вадима Яницына всколыхнуло партизанский отряд.

Бабка Палага, узнав, что Вадим попал в руки калмыковцев, не охнула, не крикнула, поджала бурые скорбные губы.

— Сердце — вещун! — только и сказала она.

Сергей Петрович взял от Ивана Фаянго бумаги Вадима, расспросил старика обо всем и долго сидел, обдумывая какую-то, казалось, неразрешимую задачу.

— Товарищ командир! Разрешите обратиться?

Сразу словно постаревший, Лебедев тяжело поднял голову. Перед ним стояли муж и жена Костины.

— Слушаю вас…

— Вчера, товарищ командир, вы справедливо разъяснили мне: догонять крупный отряд Верховского, чтобы отомстить за батю, — бесполезная игра с огнем. Я согласился с вами: нельзя распылять отряд, рисковать им сейчас, когда мы готовимся к заданию… Но неужели вы, товарищ командир, не попытаетесь спасти Яницына? Ваня говорит: маленькая группа, может быть случайно отставшая от основных сил. Там, как ему сказали сельчане, человек пятнадцать, не больше. Разрешите произвести налет на село? Дайте мне десять — пятнадцать человек. Мы сделаем все возможное и невозможное, — горячо выкрикнул Бессмертный, — вырвем у них Вадима Николаевича, если он… жив…