Юрий Бородкин - Поклонись роднику

Комбайнеры начали расходиться. Логинов остановил Андрея Силантьева, плотно сбитого паренька в кепке, сдвинутой на затылок. Спросил:

— Как настроение, Андрюша? Не тяжело?

— Ничего.

— Насчет института не переживай — дело поправимое. На будущий год еще разок попытайся.

— Больше не буду, — твердо заявил Андрей. — Я не очень и надеялся, потому что две тройки в аттестате. Между прочим, отец институтов не кончал, а технику знает лучше любого механика.

Именно отец приобщил его сызмальства к технике, потому и работает как заправский механизатор. Конечно, надо бы принимать в сельхозинститут таких сноровистых парней с настоящей крестьянской жилкой. Другой не поступил, не знал бы, куда податься. Андрей пришел в контору, попросился на комбайн. Может быть, в том и найдет свое призвание, что продолжит дело отца? Очень уж он похож на него: такое же открытое, лобастое лицо с добрыми голубыми глазами, такая же основательность в каждом движении, в самой коренастой фигуре. Сел за штурвал комбайна — копия Николай Михайлович, и козырек кепки так же торчит кверху. Побольше бы таких семей, как Силантьевы: кого ни возьми — надежные люди. На них-то и держится деревня.

Вновь загудели комбайны. Убрать бы все, засыпать собственные семена, чтобы люди поверили в свои возможности, а то уж свыклись с тем, что кое-как сеют, кое-как убирают.

На краю деревни, возле изгороди, за которой находились телята, стоял Павел Носков: тоже с интересом наблюдал за жатвой. Сам бывший тракторист, он чувствовал себя потревоженно, когда в Пустошках начинались полевые работы. Гул моторов, крикливые голоса парней оживляли хуторскую тишину, и деревня казалась еще не такой покинутой. Третье лето Павел с женой держат на летнем откорме полсотни телят. Около крыльца у него всегда стоит старенький «Беларусь». Подвезти подкормку телятам, что-то перемонтировать — весь день занят. Нет, в старики записываться рано.

Завидев приближающегося директора, он бодро двинулся навстречу своей торопливой прискочкой. Логинов тоже был рад повидать Носкова, шел и думал: покуда жив этот трудолюбивый человек, живы будут и Пустошки…

Вечером, уже в сумерках, Логинов снова заглянул на зерноплощадку. Бригада шабашников все еще стучала молотками, сколачивая при электрическом освещении последние сусеки. Ровно гудели два вентилятора, гнавшие горячий воздух через зерно, и теплый его запах наполнял все пространство под шиферной крышей. «Пошло дело, пошло!» — удовлетворенно думал Логинов.

Удивился, заметив Колю Мельникова.

— Ты чего здесь так поздно?

— Смотрю, все ли нормально, — застенчиво шмыгнул носом практикант.

Серьезный парень. Небось Макашин давно дрыхнет, а этот беспокоится за оборудование.

— Выключать или нет их на ночь? — кивнул Коля на вентиляторы.

— Пусть крутятся, иди отдыхай. Голубев тут присмотрит.

Иван Голубев, рыжий блеклолицый мужик, еще далеко не пенсионного возраста, снова был лишен на год шоферских прав и теперь дежурил на зерносушилке. Издалека было видно, как, сидя возле ворот на чурбачке, он клюет носом, но при этом как бы автоматически натопывает ногой, давая знать, что он бодрствует. Тоже горе-кадр. Нынче надо делать ставку на молодежь, на таких парней, как Андрей Силантьев и Коля Мельников. Умеют работать, им только надо дать направление. Они — надежда совхоза.

Логинов шагал еще не угомонившейся сельской улицей. Как обычно, его останавливали разными вопросами, просьбами: одной из доярок потребовалось съездить в райцентр, дескать, давай замену; у Мишаткина кончается газ на складе, а газовоз не отремонтирован; директор школы просит ускорить отделку классов в новом здании школы, поскольку считанные дни остаются до начала занятий; Сашка Соловьев надумал перевозить баню из Макарова…

Навстречу от моста профырчали два мотоцикла, на каждом — разговорчивая парочка. В воздухе растворился горький бензиновый дымок. Под горой белым валом тумана обозначилась Сотьма, за ней темнел лес; в раменской стороне догорала уже неяркая августовская заря. Привычная и милая сердцу картина…

Николай Баранов вдвоем с шофером ездили в город получать в воинской части списанный трехосный ЗИЛ. Вернулись через три дня. Едва подошел к дому, соседка Дарья Копылова, собиравшая в палисаднике помидоры, заговорщическим полушепотом подозвала к себе:

— Поди-к сюды, Николай… Уж не хотела говорить, да по-суседски надо предупредить.

— Чего? — насторожился Баранов.

— Я ведь плохо сплю, а вчера под утро слышу, на подволоке такую возню подняли коты! Марьин-то Мурзик все ходит бить моего Шалуна: ну скажи, такой ненавистник — на убив бьет! Уж за ушам дак всю шерсть выдрал, до крови исцарапал…

— Да черт с ним, с твоим Шалуном! — нетерпеливо перебил Баранов.

— Ну вот, взяла я палку, пойду, думаю, на подволоку, окаянная твоя сила! Как глянула в окошко — уж серенький светок — у твоего крыльца Пашка Колесов повертывается!

— Врешь!

— Вот те крест! Еще закурил и пошел. Уж Пашку да не распознать! Руки сунул в карманы куртки эдаким манером, шагает с раскачкой…

— Ну, ладно, — угрожающе произнес Баранов и, надернув потуже на лоб кепку, направился к дому.

На дверях висел замок. Жена на работе, дети в садике. Противно заходить в собственный дом. Потоптался. Первым желанием было пойти в склад, устроить разгон жене. Пошел к магазину, а тут, как на грех, вывернулся на мотоцикле сам Пашка Колесов: летит, только распахнутая куртка крылом полощется за спиной. Баранов дал знак рукой, остановив его, и не успел Пашка опомниться, как его срезал хлесткий удар в скулу. Вскочил, кинулся на Николая. Крепко сшиблись. Еще больше взвинчивая нервы, добавляя ярости, ревел на повышенных оборотах мотоцикл, валявшийся на дороге…

Неизвестно, чем бы кончилась потасовка, если бы не подбежали люди. Продолжавшего бушевать Пашку двое повели под руки, третий катил мотоцикл. Остальные уговаривали Баранова.

— Сукин кот! Ты у меня дождешься! Я тя проучу, что стороной будешь обегать мой дом! — грозился он, сплевывая кровь.

Стыдно было перед людьми. Прикрывая ладонью подбитый глаз, шаткой походкой побрел обратно к дому, сел на приступок крыльца, чтобы немного прийти в себя. Во всем теле не унималась нервная дрожь, хотелось плюнуть на все, куда-то исчезнуть. Так бы и сделал, если бы не дети.

Как раз послышались их звонкие голоса. Из-за угла выбежал, размахивая прутышком, старший, Юрка. Этот уж в школу пойдет на днях, а пока вместе с братьями ходит в садик.

Валентина вела за руки двух младших, как бы ограждая себя этим от гнева мужа. Она, конечно, знала о драке, знала, какая гроза ее ждет, но лицо ее не выказывало волнения, лишь чуть побледнело. Черные дуги бровей, темные вьющиеся волосы, упруго выбивавшиеся из-под белого платка. «Зачем она такая красивая?» — мелькнула досадливая мысль.