Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Потом пришел трамвай, и Алексей Федорович влез в вагон. Он проехал Никитские ворота, Арбатскую площадь и сошел у Сивцева Вражка. На этой улице находился его дом.

До него он добрался быстро. Поднялся в квартиру. Вошел в темные пустые комнаты. Из ванны слышался стук падающих капель. Уходя, он забыл, как следует, прикрутить кран. Звук льющейся воды привел его к мысли принять холодную ванну. Он так и сделал. Потом, съев черствый старый бутерброд, он прошел в кабинет, где спал на диване, постелил постель, осмотрелся и лег. И все это он проделал, стараясь ни о чем не думать, чтобы не отогнать сна. «Славно сейчас заснем. Как вздохну, так сейчас же и конец…» – подумал он и потушил у изголовья лампу. Вздохнув, он закрыл глаза, но не заснул. «Хорошо, хорошо…» побежали в голове мысли. «Что хорошо?» – спросил он себя. «Хорошо строят», – ответил сам себе и открыл глаза. По потолку скользнул луч света. Внизу проехал автомобиль. Слышно было, как он остановился. «Такси. Гуляки, – подумал Алексей Федорович, – спать только мешают». Но тут же сообразил, что зря обиделся на ночных путешественников. В другой раз они бы ему не помешали. Обычно он даже и не обращал на такие пустяки никакого внимания. «Что же это? Неужели я так перегулял, что теперь уж и не в состоянии уснуть?.. Чепуха, сейчас усну»! – подумал он, но не тут-то было. Неожиданно ему показалось, что его кто-то кусает. Он зажег лампу и осмотрел постель. Но все оказалось в порядке. Немного погодя, он услыхал, как на улице, чуть ли не у него на подоконнике, мяукает кошка. Он быстро встал и подошел к окну. Это действительно была кошка, но она сидела не у него на подоконнике, а в окне стоящего напротив шестиэтажного дома. Ему никогда не нравились и были противны эти мрачные дома в стиле «Модерн», с вечно темной лестницей, с неработающим лифтом и с запахом кошек и кучками сора на площадках лестницы. «Развели их тут на мою голову», – подумал Алексей Федорович, и хотел чем-нибудь бросить в кошку, но она сама, вдруг изогнувшись дугой, спрыгнула внутрь комнаты и затихла. Тогда он лег опять.

Положение Карташова все же пока было сносно, потому что еще ни одна серьезная мысль не мелькнула в его голове. «Лучше уж было бы, если бы я выпил с Костей ликера, – рассуждал он, – или пива. Как это я не догадался зайти давеча куда-нибудь и выпить пива. Я всегда после пива спать хочу. Вот не догадался… Пиво было бы в самый раз для такого случая». Потом он вроде как бы прикрикнул на себя: «Ну, ладно, ладно, расшевелился! Спать, спать!» И попробовал несколько детских способов борьбы с бессонницей: считал до ста, представлял себе слона, которого нужно было мысленно, с закрытыми глазами, растить до гигантских размеров. И то, что ребенка утомляло и успокаивало, его только смешило и развлекало.

Он опять подумал о пиве, о том, какие сорта ему больше нравятся. И как бы случайно вспомнил о своем прошлогоднем увлечении этим напитком, когда он на дачу привез две корзины с московским пивом и в жаркие летние дни наслаждался, потягивая холодный пенистый напиток. Он обычно ложился в гамак, под тенью тонких осин и цветущего тополя, и читал книгу. Бутылка с пивом и стакан стояли на земле – стоило только к ним протянуть руку! Если его слишком кусали комары, то он, поругиваясь, курил, и если уж совсем становилось невмоготу, то смазывал места укусов гомеопатической мазью «Календула». Зуд утихал, и он оставался на своем посту. И совсем уже некстати Карташов вспомнил, что на даче они с Варей каждый год занавешивали окно марлей, спасаясь от мух, и от этого растущие перед домом сосны всегда казались стоявшими в светлом молочном тумане. И в этом году тоже! В общем, мысли Алексея Федоровича перебросились на дачу, и он понял, что в ближайшие час-два ни за что не уснет. Глаза его уже не смыкались, как раньше, а были широко раскрыты. Тогда он решил почитать, но книг новых не было. Пришлось встать, надеть халат и сесть к письменному столу, чтобы разобрать в его ящиках старые бумажки, письма, квитанции и выкинуть ненужное. Другого развлечения Карташов не мог себе подыскать.

В одной из квартир противоположного дома тихо играла музыка. Люди, проживающие в этой квартире, очевидно, не могли засыпать без соответствующего музыкального убаюкивания. Каждую ночь они ловили по радио заграничные станции, и тогда вся улица наполнялась вкрадчивыми, мяукающими звуками, стонами и сладостными подвываниями. Сейчас в окно к Карташову доносилась тоскливая мелодия. В далеком европейском кабачке играли на аккордеоне. Алексей Федорович представил себе играющего горбуном, вздохнул и принялся за разборку. Он чувствовал себя несчастным.

Он рвал ненужные бумаги, откладывал в сторону документы, относящиеся к заводу, а личные письма складывал рядом на стуле. Так он освобождал свои ящики от бумажного хлама, к которому человек в силу веских и не веских причин бывает прикован всю жизнь. В углу одного их ящиков Карташов наткнулся на связки бумаг, спрятанных в большом конверте. Он развернул его, посмотрел и понял, что это были за бумаги. Он хотел их отложить на стул, но затем передумал, развернул и принялся перечитывать письма, которые мужчины не всегда считают удобным хранить. И было ему бесконечно приятно и было бесконечно больно читать эти старые, пожелтевшие письма, с именами, уже давно потерявшими для него всякий смысл, со словами, полными разной чепухи, непонятной для посторонних, пахнущей левкоем и называемой любовью. Это было до знакомства с Юлией, это было до знакомства с Варей, это было очень-очень давно. Тогда каждое увлеченье ему казалось подлинной любовью, именно той, которая бывает раз в жизни. Как все-таки может ошибаться человек! Ошибаться?.. Александр Федорович вскочил из-за стола, подошел к окну и тотчас забыл и о бумагах, и о том, что начал их разбирать. Новые мысли, нет, все те же, прежние мысли подчинили его себе. Жена, Юлия Александровна, семья, сын, честь, любовь…

Душная ночь давила на город и люди спали неспокойно.

– Батальон, смир-рно! – скомандовал в нижнем этаже мрачного дома сонный голос какого-то военного.

И сейчас же раздался успокаивающий женский шепот.

– Тише, тише, Сережа. Да проснись же, – неловко лежишь… А еще через минуту раздалось восклицание уже в верхнем этаже.

– Мальчик, мальчик, куда ты лезешь! – говорил кто-то сердито и приглушенно.

Карташов заглянул на улицу – не лез ли кто в самом деле? Но никого там не было. Люди во сне продолжали еще жить своими делами, переживали успехи, несчастья, повторяли еще раз хорошие и дурные поступки. Алексей Федорович отошел от окна и прошелся по всей квартире, зашел и на кухню. Каждый уголок напоминал ему о жене и сыне. И словно все предупреждало его, что ему, как он ни прыгает, все равно никуда не уйти от твердого и ясного ответа, хотя бы даже перед самим собой – что он хочет, чего добивается?.. «Ты любишь Юлию Александровну? – Да, люблю!.. – Откуда ты это знаешь? – Я так чувствую!.. – Хорошо, но если ты обманываешься, тогда что? – Не думаю, чтобы я обманывался!.. – Постой, а ты читал свои старые любовные письма? – Да!.. – Это что же было, тоже любовь? – Да!.. – Значит, у тебя все время любовь? Все новые и новые увлечения? И долго ли это будет?..»