Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

Покинув гостеприимного хозяина, мы вместе с председателем поехали по полям и фермам. Мотоцикл председатель оставил у Дамдинсурэна, попросив, чтобы сын чабана пригнал его на центральную усадьбу.

Зеленым жуком наша машина бежала по необъятным просторам. Где они начинались, эти степные просторы, и где они кончались, — только орлам, парящим в знойной тишине, наверное, было известно. Я высказал мысль, что гостеприимство и душевная широта монголов — от этой вот неохватной шири. Молчаливая неторопливость, невозмутимое спокойствие — тоже от нее.

— Да, это, пожалуй, так, — согласился председатель Хандху.

— Так-то оно так, — отозвалась Алтан-Цэцэг, — только некоторые черты нашего национального характера стали приходить в несоответствие, больше того, в противоречие с развитием производительных сил, с быстрым темпом и ритмом жизни. Особенно это заметно в промышленности.

— Что вы имеете в виду? — несколько удивленно и озадаченно спросил Хандху. — Какие именно черты?

Заинтересовался и я.

— Неторопливость, медлительность. Посудите сами, — с горячностью продолжала Алтан-Цэцэг. — идут, пощипывают травку овцы или коровы. За ними неторопливо движется на лошадке пастух. Спешить ему некуда. Он всю жизнь при скоте, как и его отец, дед и прадед. Долгими веками вырабатывались черты медлительности, спокойствия, неспешности степняка-скотовода. Прошу не путать с неповоротливостью. Но вот появилась машина, завод, фабрика, шахта. Они требуют к себе иного отношения, чем овечка, они диктуют новый ритм труда и жизни. Время, технический прогресс принесли с собой новые скорости, к которым степняку надо привыкать, осваивать их. А это, согласитесь, непросто.

— Но и на старых скоростях вы, например, успели сделать немало, — улыбнулся Хандху. — Дай бог каждому…

Алтан-Цэцэг сухо сказала:

— За похвалу — спасибо. Только неприлично хвалить человека в глаза, как хвалят победителя на конных скачках. Или очень хочется заслужить ответную похвалу? Могу вознести до небес молодого и…

— С той высоты страшно падать, — шуткой ответил Хандху, — ушибешься.

Оба рассмеялись. Размолвка не переросла в ссору, и о ней сразу же забыли.

Я подумал, что у них в характере много общего. Они были не то, чтобы упрямы, скорее настойчивы и неуступчивы. Таких не заставишь петь на чужой лад, если они хотят петь по-своему и если считают, что правы.

Председатель сказал:

— Сегодня мы не объедем и половины земель нашего объединения.. — И стал рассказывать, как в пятидесятые годы хозяйство артели набирало и копило силы, а, накопив их, сделало сильный рывок вперед. — Сейчас мы имеём около шестидесяти тысяч голов скота — овец, коров, лошадей, верблюдов.

Много это или мало? Цифры, не сравниваемые с другими — не говорящие, молчаливые цифры. Председатель Хандху это понимал.

— Объединение «Галут» из нашего аймака по количеству скота перевалило стотысячный рубеж, — сообщил он и без всякого выражения добавил: — Вообще-то и «Дружба» может иметь сто тысяч, не меньше, но стоит ли иметь? Вот в чем вопрос.

— Почему же не стоит?

— Идем несколько иным путем, — председатель значительно поглядел на Алтан-Цэцэг, но та или не заметила этого взгляда, или не хотела вступать в разговор, размышляя о чем-то своем. Председатель продолжал: — Мы ведем работу по улучшению стада овец и коров. На фермах у нас коровы белоголовой Казахстанской породы, большинство отар — тонкорунные и полутонкорунные. Работу по обновлению стада в широком размахе начинала Алтан-Цэцэг…

Председатель с опаской покосился на нее, но та снова промолчала.

— Доходы от животноводства получаем ничуть не меньше, чем «Галут»… По нашей артельной пятилетке предусматривается увеличение поголовья скота, но главный упор мы делаем на строительство животноводческих помещений, механизацию труда животноводов и создание прочной кормовой базы. Мы стремимся обезопасить себя от действия стихий. Думаем, что выбранный нами путь — наиболее верный. Но за него пришлось крепко повоевать…

Хандху остановился, ожидая, не скажет ли чего Алтан-Цэцэг, но она и на этот раз промолчала.

Председатель кивнул:

— Алтан-Цэцэг и еще кое-кто долгое время партийные выговоры носили… Однако нажиму — «Давай головы, давай хвосты!» — не поддались.

В этот день мы побывали на фермах и чабанских стоянках, на пшеничных полях, на пункте искусственного осеменения скота, похожем на институтскую лабораторию, на механизированных стригальных пунктах, на: маленьком маслозаводе и в саду. Но куда бы мы ни приезжали, почти ко всему была как-то причастна Алтан-Цэцэг. И председатель, рассказывая, не забывал подчеркнуть ее причастность, только старался делать это так, чтобы она не обиделась. С председательских уст то и дело слетали фразы:

— Это начинала она…

— Так посоветовала нам Алтан…

— Это сделано по ее инициативе…

Но Алтан-Цэцэг все-таки обиделась. Это произошло в саду. Председатель Хандху показал на крепкое дерево с тяжелыми гроздьями наливающихся плодов и сказал, что все в поселке эту яблоню называют «Золотым цветком». По секрету добавил:

— И еще ее называют «Катюшей»…

Секрета не получилось. Алтан-Цэцэг услышала. Просверлив председателя жгучим взглядом, она — резко сказала:

— Щенок у матери учится лаять, а вы у кого научились, Хандху?

Хандху сначала хотел погасить ее гнев шуткой, ответив пословицей, что у труженика заняты руки, а у него, как у всякого болтуна, занят язык. Но Алтан-Цэцэг шутки не приняла.

— Уши устали слушать ваши ёрольчи, — раздраженно сказала она.

Теперь обиделся Хандху.

— При чем тут ёрольчи? — темнея лицом, вскипел председатель, — Ну, скажите, Алтан: разве не вы работали и продолжаете работать над выведением тонкорунной монгольской овцы? Не ваши ли это слова: монголку надо одеть в забайкальскую шубу?

— Но это же вместе с вами, Дамдинсурэном и другими. Зачем же одной приписывать?

Председатель прищурился, тонко сжал губы. Он не скрывал, даже нарочито показывал, что незаслуженно оскорблен за его же добрые слова. Даже отошел от Алтан-Цэцэг.

— А сад, в котором мы стоим, разве не с вашей одной-единственной, вот с этой яблоньки начинался?

Алтан-Цэцэг ничего не ответила.

— А не вы ли, — наступал Хандху, — обращались с письмом в ЦК партии, в котором доказывали необходимость широких научных исследований на Халхин-Голе?

Случись такой разговор в другое время, без постороннего, они бы, наверное, крепко поспорили, но сейчас не могли ни спорить, ни ссориться. И это первой поняла Алтан-Цэцэг.

— Хандху, — тихо и мягко сказала она, явно стараясь погасить ненужную вспышку, — мне кажется, что вы решили показать нашему гостю национальный характер. Остыньте, пожалуйста…