Лев Черепанов - Горбатые мили

— Ты не пяль на меня глаза. Я, думаешь, с детства рвался на мостик возглавлять рыбацкое счастье? Отнюдь! Меня всего влекло в науку, в НИИ. Можешь потом где-нибудь издать: хорошие капитаны получаются именно из случайных. Всем интересовался. Допоздна засиживался в фундаменталке. Грыз цитологию. Когда узнал, что один по солнечным пятнам предсказал, какой циклон потрясет острова Карибского моря, задумался, нельзя ли по ним установить влияние на рыбу? А также не пропускал уроки серьезной музыки. Сдружился с режиссером из краевой драмы. Кстати, не находите, что организовать людей на что-то — равносильно поставить с ними спектакль? От командира производства тоже требуется в совершенстве владеть особенностями прикладной психологии. У тебя же только зазубренно-обязательные знания. Не трусь. Увидишь, что абсурд какой-то, — не спеши. Хорошо обмозгуй его. Так сможешь открыть что-то. А то открываешь отверстия в трале, рвешь его.

Хлопнула боковая дверь. Вроде иначе не могло закончиться действо.

Как стремительно пошел Зубакин!

«О-чень выразительный! Живой шедевр документалистики. Ничего от позы, нечего изменять в нем. Я с ним прогремлю!» — словно опечалилась Нонна.

«Тафуин» вобрал в свои трюмы мороженой рыбы сколько полагалось. В заветрии, за Курильским островом, его поджидал рефрижератор-перегрузчик среди небольших льдин, в большинстве почти круглых, с высоко закатанными бортиками. Влезая в них с какого-нибудь края, океанические неуемные волны вытягивались, старались раскачать над собой не такой уж тяжелый ледовый полог, быстрей стряхнуть его с себя, сбросить, но тщетно — тут же выбивались из сил.

Плюхин подал мысль: кули с рыбной мукой поднять наверх, под стрелы грузовых лебедок. Два часа работы, зато с перегрузом мороженой рыбы на рефрижератор могли управиться за сутки и, значит, сократить время до очередного замета… Назар подсчитал: выгода явная. Поднял палубную аристократию, а с ней Ершилова, Бавина… Все подзаправились покрепче, пододелись, спустились в утилизационный цех, из него в твиндек — грузовой отсек.

Зачин за организаторами подвахты. Так всюду, на всех траулерах: традиция. Назар задористо потер правое плечо, прихлопнул по нему. А «Тафуин» повалило набок. Больше того. Взваленный на Назара куль с рыбной мукой оказался неимоверно тяжелым. Потянул его назад, согнул, раскачал всего от загривка до ног…

Только удалось Назару распрямить спину, как тотчас же будто кто ударил по нему два раза подряд. Склеился с трапом: подбородком лег на ступеньку. Дернулся: ни туда ни сюда. Тогда же трап понесло вверх вместе со стальными стойками в едва освещенном межпалубном пространстве, с невольно согнутым старшим помощником Плюхиным, с вдавленным в поручень Димой, со странно, как на гулянке, развеселым Ершиловым и Зельцеровым. Все сотрясалось как бы от далекого гула, вполне привычного, и все же никто не мог не вслушиваться в него. Он упрямо, под страшным давлением буравил одновременно во все стороны.

Тяжеленный холщовый куль, подобранный Зельцеровым, заскользил по Назару вверх, задрал на нем рубаху. А затем сделался легким. Еще миг — Назар побежал за ним.

Такая началась жизнь! У Димы, неразлучного с начальником рации, только в начале нашлось о чем говорить, иссяк. Зельцеров тоже куль на себя брал хитростью, только с подбегом. А когда спускался, не отличался от вытряхнутого, смятого куля. Чуть не насильно сталкивал свои ноги вниз.

Бавин и второй штурман Лето стояли на подаче. Как раз подошел черед Назара, подставил им спину, ладони упер в колени. В такой стойке ни за что не пригнулся бы, ни от какой тяжести. Когда «Тафуин» заскользил влево, только переступил.

— Ты совсем уже?.. — вспылил Бавин. — Качни-ка сперва назад! Лето?

Куль падал на Назара долго, точно из поднебесья и — плюх! — вобрал в себя все выпуклости: острые шейные позвонки, торчащие углы лопаток и поднятые так некстати глубоким вздохом ребра. Покачнулись оба одинаково: Назар и куль.

— Кхак! — словно кто выстрелил.

После переговоров на рации — ключ цокал, а вибра сыпала певучую дробь, — Димина совестливость проявилась в полную меру. Вообще-то, у него дальше слов никогда почти не шло, ни одна из его затей. Прижался к ограждению — уступил дорогу Назару, сказал:

— Слышь, коллега?.. Когда корма летит вниз, ты — никуда, стой спокойно. От этого экономия энергии. — Попросил, озоруя: — Подтверди, что принял. Дай квитанцию, КК.

Назара погнало вверх.

— Вас понял, — выкрикнул перед последними ступеньками. — Семьдесят ри эс [16] Желаю всего доброго. (Международный кодовый знак связистов.) . До связи в эфире, КК.

Лето заботился не выдать, что совсем уже изнемог. Старался выбрать куль по силам, чуть не пританцовывал перед ним, хватал за торчащие вроде ушей углы, подтягивал к себе, к ногам. А потом отпыхивался. Бавин же сам, один, тот куль брал в охапку, подбрасывал на колене повыше и взваливал на кого-нибудь, успевая направить куда следовало.

Лето скис сразу после отхода. Дело в том, что его жена весьма недурно пела в самодеятельном кружке Дома рыбаков. Общительные парни в джинсах записали ее на пленку для передачи в программе «Тихий океан». Бавин не обошел это, быстренько известил: «Причина и следствие: если она поет — он плачет»…

Назар приостановился возле стояка-пиллерса у рыбного бункера. Качнулся, упал на него — чуть не размазал ухо, как масло, по шершавой стенке. Хорошо, что успел укрыться кулем.

«Ты обязан во что бы то ни стало… — заставил себя выстоять, все вынести. — Сил у людей уже никаких, у них одно желание не потерять свою марку, не отстать от тебя. Скорей налаживайся, пока никто не видел. Так только можно подсобить им».

Он действовал независимо от Зубакина, чуть ли не против него: в неукротимой неистовости утверждал себя во имя будущего. А если рассудить, шел за Зубакиным, хоть не выносил его.

«Только никого не подбадривай! — предостерег себя. — Вообще, будто никого нет рядом с тобой».

Раздерганный, чуть ли не до дна развороченный океан налазил устало на полубак, едва переваливал через фальшборт, тяжелющими кусками, как нарезанный, плюхал на палубу, отчего «Тафуин», дрожа, сползал в ближайшие рытвины, а Зубакин в муторном напряженном полумраке ходовой рубки хватался за край бортового иллюминатора. Он задал своим работягам-мыслям нужное ему направление и ждал, с чем они придут, — определял, что стоило принять из безусловно достоверного, а чему устроить проверку. Как бы выметывал сети и заученно подтягивал их, все более убеждаясь в том, что удача не тут, совсем в другой глубине, до нее надо еще дойти…

Мог ли Зубакин не считаться с тем, что уже больше двух недель попадалось только никому не нужное, непромышленное «зверье»: морские лисицы, тигры-полосатики, еще не зарегистрированные учеными «драконы», а также иглокожие?..