Пётр Вершигора - Дом родной

И в районном центре люди ходили друг к другу в гости. В эти долгие зимние вечера завязывались самые необыкновенные знакомства. Так, неожиданно для самого себя, Зуев попал на квартиру к Сазонову.

Однажды, возвращаясь домой после долгой прогулки в одиночку, размышляя о судьбах, делах и характерах окружавших его людей, он подумал: «А может, мы с Новиковым и не очень-то справедливы к Феофанычу? Недаром Федот с этим Сидором нянчится. Как бы его изнутри раскусить? Вот шагаю мимо. А почему не зайти? Ну, посоветоваться о чем-нибудь. Хотя бы насчет женитьбы. Он же когда-то меня попрекал профессорской дочкой…»

Зуев постучал в дверь предриковского кабинета, открыл двери и столкнулся носом к носу с озабоченным Сазоновым. Тот стоял прямо в дверях.

— Заходи, заходи, товарищ военный, — сказал он сонно и, как-то безразлично вернувшись в глубь кабинета, не глядя на посетителя, уселся в свое кресло.

— Сидор Феофанович, я к вам по личному вопросу. Вроде как бы за советом.

— Слушаю вас, товарищ Зуев.

— Надумал жениться, Сидор Феофаныч, — выпалил Зуев, сам не зная зачем.

Сазонов поднял глаза, и Зуев с удивлением заметил, что глаза у него совсем не сонные.

— А как же там? — спросил он удивленно.

— В Москве?

— Ну да. Ведь могут учинить эти самые… алименты.

— Так я как раз там и думаю оформить.

— Ну а тут? — наклонившись через стол, шепотом спросил предрика.

— А тут ничего и не было.

— А эта, комсомольская… любовь? Хотя да, слыхал, слыхал — с инвалидом расписалась.

Сидор Феофанович пожевал губами, затем вдруг улыбнулся.

И Зуев сделал для себя неожиданное открытие — улыбка Сидора Феофановича была доброй, светящейся каким-то чуть ли не отеческим радушием, глаза вдруг загорелись участием, появление которого на всегда озабоченном лице Сазонова нельзя было и представить.

«Вот бы Ильяша удивился, если б увидел своего начальника сейчас», — озорно подумал Зуев.

А Сазонов стал удивлять Зуева, еще больше.

— Петр Карпыч. Вот что, друг. Здесь по душам нам все равно не дадут поговорить. Заходи вечерком. Запросто. По-семейному. С Маргаритой Павловной познакомишься. Она, брат, в этих делах — голова. Худого не присоветует… Сегодня заходи.

И вечером Зуев нажимал кнопку звонка в квартиру Сазонова. Дверь открыли почти сразу. Видно было, что гостя ждали. Маргарита Павловна, пышная перезрелая блондинка с косой цвета тусклого золота, уложенной на голове словно круг подсолнуха, была в ярком, цветастом халате. Приветливо улыбаясь, она впустила Зуева в коридор и захлопотала, помогая гостю снять шинель. Из комнаты вышел сам хозяин. Широким жестом он пригласил Зуева. Из боковой двери в чуть открытую щелку высовывались любопытные детские мордочки с такими же, как у матери, светлыми волосенками. Румяные, пухлые щечки их горели от любопытства. Грозно нахмурив брови, отец нарочито строгим голосом шумнул на детей. А мать как бы ненароком толкнула бедром дверь и, счастливая материнской гордостью, дала Зуеву полюбоваться девочками.

Чтобы сказать что-нибудь, Зуев притворно изумился и спросил:

— И чем это вы их кормите? Как налитые… тыквочки.

Отец громко засмеялся удачному сравнению. Девочки действительно напоминали своими светлыми желтоватыми волосиками круглые желтенькие тыквочки.

— Хватит вам тут прохлаждаться. — Маргарита Павловна повлекла мужчин в комнаты, перевязывая на ходу ленты пышного банта на боку. Роскошный халат ее, с крупными яркими розами, блестел черным атласным фоном как полированный.

Маргарита Павловна Сазонова заведовала подвышковской хлебопекарней, и, к чести ее надо сказать, заведовала на славу. Хлеб, поступавший в магазин, бывал всегда добросовестно выпечен и, главное, доставлялся без опозданий. Уже около года карточки отоваривались точно в срок и хорошим хлебом.

На столе кипел самовар, отражая начищенными боками яркую лампочку под ядовито-оранжевым абажуром. Комната была заставлена мебелью и множеством безвкусных безделушек: рамки из ракушек, раскрашенные ковыльные букеты в разнокалиберных подставках, старинные розовые раковины, нежно отсвечивающие перламутром, многочисленные вышитые крестом и гладью салфетки и дорожки, прилепленные к месту и не к месту. Теснота была создана изрядная. «Типичный русско-крымский пейзаж», — оглядевшись, подумал Зуев.

Уселись за стол. Сидор Феофанович, переглянувшись с женой, тем же нарочито суровым басом попросил, будто приказал жене:

— Давай, Марго, тащи для уважаемого гостя заветную…

Кинув кроткий взгляд и чуть сморщив носик, жена Сазонова вытащила из буфета графинчик с немецкой пробкой и носатым «вайнахтсманом» наверху. Потчевали гостя как-то особо торжественно портвейном явно трофейного происхождения. Видимо, гости у Сазоновых бывали.

Зуев, чтобы сделать приятное, принимая от хозяйки налитую рюмку, похвалил ее работу в пекарне. Польщенная, она очень тактично переадресовала комплимент в адрес коллектива. Но Зуев заметил взгляд, брошенный в сторону мужа. Глаза спрашивали: «Так?»

— Народ у меня в пекарне хороший. Все женщины сознательные. Муку, правда, нам присылают по разнарядке из области. Но у меня одно преимущество, — и опять спросив глазами разрешения у мужа, она кивнула в его сторону мягким подбородком. — Топливом, дровами то есть, меня муженек выручает. Я уже знаю: для бани может не быть, клубу тоже откажет, а уж в пекарню всегда привезут что получше. Все-таки для общего дела я не обхожусь без протекции, — захохотала она. — Вот и хлеба получаются приличные — не хвалясь скажу. А потом у меня украсть трудно. Я за этим строго слежу… Мужиков на работу не принимаю — пьянчужки все без исключения. Разбаловались на войне…

Сазонов строго постучал ложечкой по чашке, перебивая свою Марго.

— Договорились же — без служебных разговоров. Налей-ка чаю гостю, не видишь — остыл…

«Домострой? Отцы города?» — невольно подумал Зуев. Но все же позавидовал тому единомыслию, с каким понимали муж и жена друг друга. «Без слов: мельком переглянутся, чуть заметный прищур глаз, движение руки, и — как дуэт на двух флейтах…»

Девочек Сазоновы к чаю не звали. Маргарита Павловна, отложив на блюдечко пирожков и тщательно отсчитав «парадные» конфеты в бумажках, отнесла все в комнату, откуда выглядывали детские мордашки.

Жесты Маргариты Павловны, когда, не привставая, она подавала чашку гостю, подвигала рюмки, наливала в них, были преисполнены спокойного достоинства и домовитости. Над столом мягко колыхались ее округлые формы. Халат, видимо, был сшит из непрочной, но броской по расцветке материи. «Такая у нас не выделывается. Заграница», — подумал мельком майор. И еще заметил Зуев, что искусно уложенная на голове коса Маргариты Павловны, отливавшая золотом, — была накладной. «Хочет походить на исконно русскую боярыню».