Пётр Вершигора - Дом родной

— Как говоришь? Классовую линию, значит, ломает колхозный председатель? — переспросил военком. — Интересно. Ну и ну. Слушай, а что же тут было перед моим прибытием? А Сазонов где воевал?

— Он в эвакуации был.

— А орден? Отечественной войны?

Зуев рассказал.

Долго они сидели в этот вечер, пока военком Новиков принял решение.

— Во-первых, взвод саперов надо немедленно перебросить в другой конец района.

— Им осталось еще три-четыре дня работы в «Орлах».

— Ничего. Пусть поставят дощечки на полях.

— Да дощечки-то есть, товарищ подполковник.

— Ну, пускай подновят их, подкрасят, что ли. Тут, брат, похуже, чем минами, пахнет. Мина под нашего секретаря подложена.

— Да ведь вроде у них с товарищем Сазоновым все так складно и ладно идет, — сказал Зуев.

— А ты к товарищу Шумейко приглядывался? — в упор спросил Зуева Новиков.

— Приглядывался, да не очень. У них же все совсекретно. А в общем, скользкий товарищ.

— Как и полагается. А Сазонов и сейчас будет ни при чем.

Действительно, через несколько дней на бюро райкома стоял персональный вопрос о предколхоза Манжосе. Его обвиняли в том, что саперы слишком увлеклись колхозной самогонкой. Насчет вдовушек не говорилось. Всем стало понятно, что дело не стоит выеденного яйца.

Военком Новиков сообщил бюро о работе по обновлению памятников и о том, что перебросил саперов в другой колхоз. Сазонов сидел ни слова не говоря и только в конце заседания на вопрос Швыдченки — каково его мнение? — ответил, как и предсказал Новиков:

— Я-то тут при чем?

По предложению начмила Пимонина, бюро райкома решило ограничиться обсуждением. Молодой кандидат в члены партии предколхоза Манжос легко отделался.

— Небывалое явление. Даже на вид не заработал, — резюмировал позже Ильяшка Плытников.

— Да, товарищ Зуев, — спросил Швыдченко, когда окончилось бюро, — как же там, в «Орлах», с семенным участком? Ну, этого безалкогольного, как ты говорил… люпина?

Зуев успел позабыть об этой истории. Неприятности с саперами отвлекли его от занятий «биологической наукой», как он шутя говорил в Москве.

Зуев развел руками.

— Как бы не прозевали. Он ведь осыпаться мастак, этот люпин, — сказал Федот Данилович, — а нам важно семян собрать побольше. А ну погляди, здесь ли еще Манжос.

Когда предколхоза вернулся, Федот Данилович спросил:

— Собрали люпин?

Манжос скинул свой малахай и поскреб затылок.

— Затянули? Как бы не осыпался.

— Не в том дело, Данилыч, — все ожесточеннее чесался Манжос, — недоглядел я. Кроли сожрали. Мальчонка он, за своими кролями свету не видит. Этот малый Свечколап.

— Сколько передохло? — громко спросил Швыдченко.

— Чего? — удивился Манжос.

— Да кролей, кролей.

— А чего им подыхать? Ни одного. За все лето. Ведь шпингалет этот с ними днюет и ночует.

— Ну, счастье твое, Манжос. Знал бы я об этом на бюро, влепили бы выговор. По совокупности. С тебя главный спрос. Ты же человек сельский. Ну, товарищ Зуев может и не знать еще значения семян в нашем деле… А ты…

Манжос опять взялся за свой чуб. Швыдченко повернулся к Зуеву:

— Петро Карпыч. Будь другом, мотай немедленно в Мартемьяновские хутора. Под твою личную ответственность — сохранить семена, до зернышка. А эту кроличью партизанщину им простим. Все же опыт вроде. Не подохли, говоришь? Значит, действительно безалкалоидный. Чудеса. Чего только не сотворит наука? А? Немедленно езжай, товарищ Зуев.

У Евсеевны люпин стоял еще на корню. Он почти созрел. Она обещала, что семян будет — на глазок — мешка три-четыре.

— Не беспокойтесь. Я самолично его доглядаю. Федот Данилович нам это как бы в порядке партийной дисциплины… Ей-бо…

Успокоившись, Зуев вернулся в район и тут же по телефону доложил Швыдченке.

— Мешка три-четыре, говоришь, собрать обещала? Живем. Года через два мы весь ихний колхоз семеноводческим сделаем. Обеспечим весь район семенами. Ну, Петро Карпыч, прощаются тебе твои прегрешения…

— Какие… прегрешения? — встревоженно спросил Зуев.

— Ага, испугался? То-то же, — засмеялся в трубку Федот Данилович. — Не-не, пока никаких склок, ни бумаг из… А ну, чеши быстро ко мне…

— Прегрешения твои, говорю, с тем шпингалетом, который с ухами, — уже в кабинете продолжал веселый Швыдченко. — Ну, кролячий бог, который опыты нам помогал ставить и стравил всю семенную делянку. — И опять секретарь весело засмеялся. Зуев пожал плечами. Отсмеявшись вволю, Швыдченко подмигнул Зуеву, взглянул на часы, взялся за рычаг телефонного аппарата, подвинул его к себе: — Самое время… Девчатки, я область заказывал. Да, да, облвоенкома. Полковника Коржа. Товарищ Корж? Здравствуйте, Швыдченко — секретарь. Подвышковского райкома партии. Письмо и телеграмму вашу получил. Выяснил. Есть семена. Сколько рассчитывали. Да тут, в одном селе недалеко от Орлов… Ага, те самые, где ваши саперы… отличились. Ну, это дело ваше. Так как насчет майора Штифарука? Приехал? Это очень хорошо. А Зуев вот он, рядом Петро Карпыч ваш. Передаю трубку.

Зуев прижал теплый наушник к уху. Заговорил Корж:

— Здравия желаю. Так вот, майор Штифарук следует из области к себе на Черниговщину. Очень интересуется, как акклиматизировались те трофейные семена. Завтра будет у вас. На моей машине. Заправьте у Иванова горюче-смазочными. Как не понимаете? А письмо читали?

— Какое письмо? — осторожно спросил Зуев.

— Ах ты черт… — закрутил головой Швыдченко. — А ну дай. Товарищ полковник, я сейчас ему покажу. Закрутился. Хорошо. Бувайте здоровеньки, товарищ полковник.

Швыдченко откинулся на спинку кресла.

— Дельный, видать, хохол. Но строговат. Не иначе из полтавских фельдфебелей. Это, говорят, были звери в старой армии. На, читай. Мы с тобой большое дело сотворили… тоже в порядке эмпирики. Только теперь бери не с хвоста, а…

Зуев взял конверт. В нем было несколько печатных материалов. Брошюры на немецком языке, статьи… Половина из советских сельхозжурналов. И письмо на имя полковника Коржа, с его препроводиловкой в адрес Подвышковского райкома партии.

«Уважаемый товарищ полковник! Обращаюсь к Вам с личной просьбой, имеющей, как мне кажется, общественное значение. В Вашей области работают товарищи, которые заинтересовались безалкалоидным люпином. Мой отец посвятил этому делу последнее десятилетие своей жизни. Он умер в эвакуации, не успев реализовать результаты своего научного труда, передал это мне. Переписку его со мною, как я узнал после войны, сохранила на Урале жена партизанского комиссара Швыдченки, уехавшая в конце войны к мужу в Вашу область. Оттуда же поступили запросы на мои старые военные адреса. Прошу Вас как своего старого командира и учителя помочь найти упомянутых людей.