Пётр Вершигора - Дом родной

Швыдченко глянул на Зуева, и они рассмеялись. Но Николай Панасович не заметил этого или не обратил внимания.

— …Отец установил, что не все растения отравлены алкалоидом. Есть в природе и экземпляры чистого, безалкалоидного, пригодного в пищу мышам…

— Почему мышам? — спросил Швыдченко.

— Потому что для опытов этих растений было мало, а животных при таких опытах надо губить тысячи. А кроме того, мыши…

— Ну, это известно, — нетерпеливо перебил увлеченно слушавший Зуев.

— Отец опубликовал свою… гипотезу. Перед наукой встала проблема. Найти такой способ, проявитель, что ли, который на корню определял бы у растения наличие или отсутствие этого бдительного часового природы — алкалоида.

— Значит, природа потеряла бдительность? — вырвалось у Зуева.

— Совершенно верно.

— Подожди, не перебивай, — шепнул Зуеву Федот Данилович.

— Это при том, что вот на таком поле может быть пятьдесят индивидов…

Швыдченко огорченно свистнул:

— Вот морока.

— Да. Но мороку нужно было преодолеть. Как создать кормовую базу из люпина — эту задачу потребовала решить немецкая военная стратегия.

— Вот оно куда закрутилось дело, — сказал Швыдченко.

— И немцы взялись. Они создавали сложнейшие реактивы, построили фабрики, где химики — современники и обожатели Гитлера — варили такое зелье, в котором были химические соединения с десятками буквенных обозначений. Спринцевали, имитировали, провоцировали люпин. Но алкалоид не поддавался.

— На, выкуси, — крякнул с удовольствием партизан.

— Федот Данилович, — взмолился теперь Зуев. — Ну дайте же человеку говорить.

— Способ был найден русскими.

— Ваш отец?

— Нет. Науку двигают не одиночки. Еще раньше в Ленинграде профессор Иванов и его помощник доцент Смирнова нашли, для других целей; самый простейший реактив — раствор йода в йодистом калии. Вот он! — и Штифарук достал из бокового кармана пузырек с почти бесцветной жидкостью. — Если в эту жидкость опустить зернышки, не имеющие алкалоида… — майор растер одну стручковину, опустил три зерна, взболтал.

— Ну и что?

— Как было, так и есть. Зерно и жидкость.

— Значит, растение свободно от алкалоида. Если бы у нас был под рукой горький люпин, жидкость стала бы ржавой, а то и совсем темной. И вот в этом простом растворе и было решение проблемы. Дальше уже дело селекции: года за два отобрать семена, затем за три-четыре года закрепить свойства, создать элиту…

— И ваш батько добился такого безалкалоидного люпина? — спросил Швыдченко.

Майор Штифарук тяжело задумался.

— Да, в середине тридцатых годов у него были опытные грядки отобранных семян. Он опубликовал свои наблюдения. Еще не было сорта, то есть закрепленных, передающихся по наследству свойств. Он торопился и передал часть семян в массовый, колхозный посев. Но он был оклеветан завистниками. И у него было отнято два года, а опытные семена утеряли. А в это время немецкие ученые, использовав реактивы Иванова и Смирновой…

— Украли? — вскрикнул Зуев.

— Нет. Этого нельзя утверждать. Проблема, назревшая в науке, почти всегда решается многими людьми в нескольких странах. Немецкий ученый Зенбуш также публиковал свои работы о кормовом люпине. И это понятно. Эта проблема для них была важнее. Разработку ее подталкивала военная стратегия. И к тридцать девятому году был выведен люпин с желтыми цветами и белым зерном, нерастрескивающийся, безалкалоидный сорт. Под названием «Вайка». Вот этот.

Штифарук замолчал. Молчали Швыдченко и Зуев. Каждый размышлял о своем. Зуев с горечью подумал: «Вот еще одна печальная история русского научного открытия. История трагической судьбы неудачника. Похоже, даже обворованного».

Он, начинающий работник науки, видевший среди гостей Башкирцевых и физиков, и художников, и писателей, и искусствоведов, и архитекторов, был наслышан о лабораторно-закулисной стороне творческих поисков. Ему, хоть он и сомневался в этом, не раз приходилось слышать, что есть в этой среде и такие, что «на ходу подметки рвут» — крадут и мелодии, и сюжеты, и идеи, и гипотезы, и конструкции.

Недавно он сам натолкнулся на такую же историю изобретателя первой в мире автоматической винтовки Якова Рощепея — русского солдата, обворованного сначала царским тупицей генералом, а затем австрийцем Манлихером и американцем Томпсоном.

— Невеселая история, — сказал наконец Швыдченко.

— Почему? — спросил Штифарук.

— Как же. Ведь украли у нашей страны. Да и отцу вашему, Опанасу… не повезло.

— Это дело прошлое. И в науке обычное. Время изобретателей-одиночек прошло. А вот сейчас, после войны, действительно мне не повезло. Черниговский мой земляк семена в сушь посеял.

— Не взошли? — спросил Зуев.

— Конечно. А мне для продолжения опытов нужен «Вайка», акклиматизировавшийся в средней полосе России. Понимаете, как важно каждое зернышко этого участка. Вы сэкономили для науки целый год.

Тяжелый вздох раздался позади них. Мужчины, увлеченные беседой, и не заметили, как подошли Евсеевна, Семенчиха, Манька Куцая с грудным ребенком на руках. Вздыхала дородная Семенчиха:

— Значит, изнову напрасно трудились. Сколько того кок-сагызу для резины да клещевины для еропланов повыращивали… И никакого нам толку. Хотя бы резиночку для школьников или калошину какую…

— А мы ведь на себе воду таскали. Не давайте, тетя Катя. А? — вызывающе сказала Манька Куцая.

Майор Штифарук посмотрел на секретаря райкома. Тот и сам жалел отдавать семена, которыми собирался засеять несколько гектаров. И сказал об этом ученому. Штифарук засмеялся:

— Не горюйте. Это поправим. Мы целый вагон «Вайки» для опытной станции отгрузим. Сколько вам надо для семян?

— Полтонны дадите? — спросил хозяйственный Швыдченко.

Штифарук прикинул в уме:

— Полтонны для клина вам будет мало. Полторы тонны отпустим. Присылайте транспорт. А ваших семян я уже тут дождусь. Сам буду собирать. Тут на заместителях не поедешь. Для опытов нам нужен акклиматизированный, так сказать, обрусевший «Вайка».

— Наука, наука. Небось опять для войны… для фронта, — вздохнула Куцая, прижимая ребенка к груди.

Штифарук подошел к ней:

— Для фронта, молодайка, для фронта, — и поглядел на жмурившееся против солнца личико маленького Шамрая. — Сын?

Куцая кивнула утвердительно головой.

— Пятро Константинович, — шепнула она, улыбнувшись, Зуеву.

— Пройдут годы, и от песков Прибалтики, через Белоруссию, через Черниговщину, через ваши края, от Хопра до Заволжья зазеленеет этот фронт. А там начнет наступать на Каракумы. Появятся командующие, главкомы этого фронта. А мы должны торопиться. Готовить для них солдат. Вывести новые, пригодные для нашей страны сорта.