Александр Розен - Почти вся жизнь

— Молодцы, пацаны, — похвалил нас Вяльцев, заметив наши приготовления. — Все, значит, как у людей, по всей форме. Мне Галина о вас, пацанах, все уши прожужжала. Уж Галина-то мне о вас всю жилетку проплакала. Если бы не я сам, она бы с вами, пацанами, может целый век и не рассталась!

Много лет прошло с тех пор, и за эти годы мне много пришлось пережить, но той минуты я не могу забыть, да, наверное, никогда и не забуду. Слишком рано мы узнали трудное слово «разлука», слишком рано мы стали расставаться. Мы расстались с домом, с родными, с друзьями, со школой и еще с тем, что незаменимо, — с движением. Но Галя не была связана с нашими старыми потерями. Она была нашей новой судьбой. Нельзя было с ней расставаться.

— Так вот, пацаны, кончилась вольная Серегина жизнь, — закончил он и вдруг спохватился. — Убьет меня Галина за мою откровенность. Вы уж, пацанята, не продавайте меня. Да что вы приуныли? Пришлют вам на место Галины новенькую, пацанята вы все больные — плохую не пришлют.

— Да не может этого быть! — крикнул вдруг Олег Бардин. — Товарищ Вяльцев!

Кажется, и я что-то крикнул. Во всяком случае, мы оба на своих костылях выглядели и воинственно, и жалко.

Не знаю, как бы мы повели себя дальше, если бы не Юра. У меня слезы были очень близко, да и у Олега тоже. А у ребят это необычайно быстро передается. Еще две-три минуты, и поднялся бы общий стон.

Юра поднял руку, и это знакомое движение, единственное, разрешенное ему врачом, остановило нас. Мы услышали его холодный и твердый голос:

— Хорошо, товарищ Вяльцев, мы вас не продадим, — Юра сделал ударение на этом слове, — мы вас не продадим, то есть мы от вас ничего такого не слыхали, а вы… вы, пожалуйста, сами об этом больше не шумите. Идет?

— Ладно, ладно, на Сергея Вяльцева можете положиться. Где тут у вас, пацаны, место для курения?

Нигде у нас такого места не было, но Юра уверенно махнул рукой куда-то в глубь сада. Когда Вяльцев, щелкнув портсигаром, отошел от нас, Олег Бардин недовольно сказал:

— Умничаешь, Юрка! Зачем этот договор? Ну, вышла замуж… Все выходят замуж.

— Вот как! — Юра попытался приподняться на локтях. — А ты подумал о нашей линейке, о Сенечке Мартьянове ты подумал? Ведь мы его сейчас будем в пионеры принимать. Нет, ребята, — обратился он к Олегу и ко мне. — Дайте мне слово покамест помолчать. Олег, горн! — приказал он и повторил: — Горн! — потому что Олег медлил.

Наконец раздался привычный сигнал. Знамя Аглая Петровна установила возле Юриной койки. Коля и Миша перенесли Сенечку Мартьянова поближе к Юре. И, как всегда, на нашу торжественную линейку пришли взрослые: врачи, сестры, санитарки. Прибежала, услышав горн, и Галя. Словом, были все, кроме Ольги Сергеевны. Ее не было.

— Почему торжественная линейка? — спросила Галя.

Ребята не выдержали и стали кричать:

— Принимаем Сенечку в пионеры!

— Галя, это сюрприз!

— Галя, он теперь достоин!

— Да, так, — подтвердил Сенечка. — Галя, я за это время перевоспитался. Хорошо учусь, слушаюсь взрослых, и мне Юра обещал, что, когда ты приедешь, меня примут в пионеры.

— Не я обещал, а совет отряда, — сказал Юра и прочел постановление.

— Принять, принять! — кричали со всех сторон.

Я внимательно смотрел на Галю и видел на ее лице не свойственное ему выражение растерянности.

— Ну что ж ты, Галина, — крикнул Вяльцев. — Забыла, как действовать? Я и то помню: «Я, юный пионер Советского Союза…»

Но Галя по-прежнему молчала, Потом подошла к Юре и тихо сказала:

— Юра!..

— Хорошо, хорошо, — быстро сказал Юра и сразу же начал: — Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что буду твердо стоять за дело рабочего класса…

— Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей… — повторял за Юрой Сенечка.

— Твердо стоять за дело рабочего класса…

— Твердо стоять за дело рабочего класса…

Я по-прежнему внимательно смотрел на Галю. Она плакала. Она сдерживала себя, и слез ее не было видно, но она плакала. Мелко, мелко дрожали губы, а я мысленно повторял: «Не плачь, Галя, я очень тебя прошу — не плачь! Держись, Галя, ну еще немного! Не надо при нем плакать, прошу тебя!»

— …Буду твердо и неуклонно выполнять заветы Ильича.

Юра передал мне галстук, и я повязал его Сенечке на шею. Ребята зааплодировали. Галя подошла к нему:

— Желаю тебе, Сенечка, быть всегда и во всем честным человеком!

— Всегда готов! — радостно ответил он.

И все-таки Галя не выдержала: слезы текли по ее лицу, оставляя две ровные белые полосы.

Тем временем был уже восьмой час, солнце ушло, и сразу подуло холодом. Миша и Коля начали быстро выносить ребят из сада. Славные это были ребята! Сколько раз в день приходилось им переносить нас с места на место — то в сад, то на рентген, то в перевязочную, то в школьную комнату. И всегда они это делали весело и охотно, и никогда мы не слышали от них никаких жалоб, а всегда слышали что-нибудь подбадривающее. «Ну, малец, — говорил Миша. — Скоро тебе домой. Я слышал, Ольга Сергеевна говорила. На поправку дело идет». Они отлично знали наши дела: кто из родных приезжал навестить, кто из ребят долго не получал писем из дому. «Пишут, дорогой, завтра обязательно будет», — говорил Коля.

И я слышал, как Миша сказал Сенечке:

— Ну, брат, с галстуком совсем другое дело!

— В честь чего и артисты сегодня приехали, — поддержал Коля. — Интересную сказку представят: про орла и лягушку.

Сказку об орле и лягушке мы смотрели уже без Гали. Она попрощалась с нами, сказала, что очень болит голова; у нее и в самом деле вид был нездоровый. Вяльцев попрощался с нами так же, как и поздоровался, поднял обе руки, соединив их ладонь в ладонь, и покачал ими в воздухе. Впрочем, у него тоже вид был озабоченный, и он взял Галю под руку, как больную.

Мы смотрели кукольный театр в зале. Так же, как и в спальне и в саду, моя койка стояла между койками Юры и Олега. Чуть подальше лежал Костя Иванов, еще дальше Сенечка Мартьянов. В тот момент, когда на сиене орел сделал замечание лягушке, мы услышали тихий шепот Гриши Чернущенко.

— Что тебе, Гриша? — спросил Юра.

— Они еще здесь!

— Кто, не понимаю…

— Галя и…

— Смотри, пожалуйста, на сцену и не мешай слушать, — сказал Юра.

— Юра, — сказал Гриша, — она плачет…

— Я тебе сказал: не мешай!

— Галя плачет, ты слышишь, у нас в саду.

— Слышу.

В это время лягушка смешно подпрыгнула и ухватила орла за крыло. В зале засмеялись.

— Не хочет выходить замуж, — внезапно сказал Сенечка Мартьянов.

— Что, что? Ты откуда знаешь?

— Да я слышал, как этот Вяльцев сказал, а потом ты сказал, чтобы молчать покамест.

— От тебя-то и скрывали, — сказал я. — Значит, ты все-таки слышал!