Александр Розен - Почти вся жизнь

— Самое время подошло… На Маркиза не хотите взглянуть?

— Хочу, конечно. Привык он к вам?

— Что вы, я для него сейчас хозяин, помнит, как вместе в кювете лежали.

Когда Маркиз был маленьким, только что прозревшим щенком, он впервые в жизни увидел лягушку и ужасно перепугался. Дима взял маленького Маркиза на руки и сказал:

«Не бойся, маленький, это лягушка, она сама тебя боится». А в следующий раз Маркиз сам облаял лягушку, и та быстро ускакала. Он взглянул на Диму: «Ну как?» — «Отлично, — сказал Дима. — Ты смелая собака».

И Маркиз успокоился, у него перестало колотиться сердце, а Диму он полюбил еще сильнее. Собаки умеют помнить добро.

Теперь, по дороге в Сосновку, беда была большей, чем встреча с противной лягушкой. Маркиз навсегда запомнил, как он лежал в грязной вонючей канаве, укрываясь от какой-то страшной беды, падавшей сверху, запомнил и дикий вой раненой колли, но сильнее всего была память о доброй тяжести хозяйского тела, укрывшего Маркиза в страшную минуту.

— Не бойся, Маркиз, — говорил новый хозяин. — Ничего не бойся.

И Маркиз научился не бояться грохота сверху и грохота с земли, — ничего не страшно, когда рядом с тобой такой замечательный хозяин. А то, что у Маркиза хозяин лучше, чем у всех других собак, в этом сомнений нет. Странно только, что на новом месте хозяин стал каким-то недовольным и мрачным.

На новом месте началась новая, очень интересная учеба. Сначала пришел какой-то человек и что-то объяснял хозяину, и хозяин несколько раз тяжело вздыхал, а потом они вместе стали приспосабливать на спину Маркизу не очень тяжелый вьючок. Маркизу было неудобно с этим вьючком, но он старался, как всегда, держаться гордо и независимо, и человек, который прилаживал вьючок, засмеялся и сказал:

— Надо же, аристократ какой!

Но скоро Маркиз привык и даже радовался, когда на него надевали вьючок, потому что вслед за этим начинались занятия, которые он полюбил.

От него требовалось вот что: спокойно сидеть в глубоком и сухом ровике вместе с хозяином и ждать, когда появится машина, которую люди называют танк. Машина большая, грохочущая и почти всегда в едком дыму, но плохого от нее не бывает.

Машина еще далеко, ее даже не видно, только слышно, а хозяин уже шепчет: «Маркиз, танк! Танк! Танк! Танк, Маркиз! — И все громче и громче: — Танк! Танк!»

Но ничего не происходит, пока машина не подходит близко. Вот теперь, когда она близко, хозяин отпускает тебя с поводка, и ты выпрыгиваешь из ровика и стремглав летишь прямо под танк. Но само собой разумеется, бросаться надо не под ходовую часть, а посередине и проползти под машиной, пусть она там скрежещет, как ей угодно. Это ее дело. А твое дело проползти под машиной: на той стороне тебя ждет человек, и у него есть для тебя что-нибудь вкусное: то ли кусочек мяса, то ли что другое.

Маркиз обожал орехи, и как-то раз, когда он выполнил задание, перед ним открылся мешочек с этими восхитительно хрустящими штучками.

И других собак баловали, но попадались собаки ленивые, другие упрямились, злились; попадались и безнадежные трусы. Они боялись шума и треска, такие собаки просто поджимали хвост, и никакими силами их нельзя было вытащить из ровика. Таких собак Маркиз презирал.

В общем же Маркизу нравилась его новая жизнь. Беда была только в том, что хозяин невеселый. Ласкает собаку, а сам отворачивается. Никогда еще люди не были так добры с Маркизом, как сейчас. Но во всем чувствовалась какая-то тревога. Маркиз улавливал ее в каждой улыбке, и в каждом ласковом слове, и в каждом отданном приказании. А вечером, перед сном, когда собак выводили на прогулку, люди смотрели вверх на небо, там среди звезд медленно пробирались красные огоньки. От этих огоньков что-то отделялось и с отвратительным шелестом падало вниз. Дрожала земля, слышались удары грома, небо становилось дымным.

Маркиза приучали к шуму. Он должен был выполнять любую команду, не обращая внимания ни на пушечные выстрелы, ни на автоматные очереди, ни на сирену, ни на отвратительный шелест в воздухе. Но похоже, что люди относились ко всему этому куда более нервно. Собак они учили выдержке, а у самих нервы шалили.

День, когда я был в Сосновке, был последним днем учебы Маркиза. Приехал Ключарев и сразу дал задание группе вожатых подготовиться к отъезду.

— Еще вчера я бы вам уделил минутку, — сказал мне Ключарев. — А то поехали вместе?

Маркиз любил сборы. Снова, как в Гатчине, снимают палатки, запаковывают вещи, — удивительно, как это у людей при любых обстоятельствах накапливаются вещи.

На этот раз уезжали не все. Только несколько вожатых с собаками. И как раз эти собаки были добрыми знакомыми Маркиза: злой доберман, с которым дружбу вести было небезопасно, зато очень интересно, две молодые овчарки и еще несколько знакомых собак; все радовались, по-видимому не один Маркиз любил перемены, это свойственно всем собакам, а может быть, и вообще всему живому.

Ехали на большой машине, краем города, и, пока ехали, несколько раз завывала сирена, которую Маркиз раньше не переносил и к которой сейчас был совершенно равнодушен.

Но иногда что-то заставляло людей останавливать машину и вместе с собаками прятаться под арки домов. Сюда бежали женщины с детьми, и Маркиз видел, что они здорово перепуганы. Одни так и оставались стоять под аркой дома, другие поспешно спускались куда-то вниз. Маркизу было интересно узнать, что там такое, и он был рад, когда хозяин вместе с ним спустился. Оказалось, что там так же, как и всюду у людей. Есть кровати, и столы, и стулья, и очень много маленьких детей, которым хотелось поиграть с Маркизом; но хозяин этого не позволил. А какая-то женщина сердито закричала на Маркиза, хотя он ни в чем не был виноват. Маркиза это не обидело: женщины и дети — это особые люди, им надо все прощать.

И пока они ехали по городу, сирена завывала много раз, а потом, за городом, сирены уже не было слышно.

На Средней Рогатке все было иначе, чем в Гатчине или в Сосновке. Здесь почти не было домов, только кое-где маленькие домики, в которых никто не жил. Все жили под землей. И Олег с Маркизом, и другие вожатые со своими собаками.

Маркиза здесь приняли очень хорошо. Когда на следующее утро он шел по ходу сообщения, он повсюду видел веселые лица, люди что-то кричали ему, и это несомненно были слова одобрения.

Потом траншея стала совсем узкой, идти было трудно, отовсюду что-то сыпалось, земля совсем раскисла, но, когда Маркиз остановился, чтобы отряхнуться, хозяин сказал:

— Вперед, Маркиз, вперед… — и прибавил с упреком: — Вот уж действительно маркиз.

Наконец они устроились в небольшой нише, вырытой в том же узком окопчике, хозяин надел на спину Маркиза знакомый вьючок, и Маркиз обрадовался: сейчас выйдет танк, и Маркиз получит свое законное лакомство.