Александр Розен - Почти вся жизнь

— Ах, так! Хорошо! Я вам покажу, что такое железная дисциплина, помноженная на энтузиазм. Встать! Строиться! На первый-второй рассчитайся!

Маленькая Надя Павлович, в одной рубашке и босая, соскочила со своей койки:

— Слушаю, товарищ начальник! Разрешите обуться, одеться и завиться!

— Быстро! Одна коса здесь, другая там!

Никто не засмеялся.

Она подошла к окну и оттуда взглянула на свое войско:

— Полный идейный разброд и упадок! Смотреть противно… — сказала она и отвернулась.

Большое полукруглое стекло было выбито еще в сорок втором, но и сейчас, спустя полгода после блокады, окно закрывали фанерой. Такого стекла теперь не найдешь, такое только в старину резали.

Все здание было старое, николаевское, выстроенное на огромном пустыре, пятиэтажное, идиотически уродливое. На брандмауэре до сих пор можно было разобрать замазанную надпись: «Мануфактура… братьев…» После революции фабрика дважды перестраивалась и расширялась, в цехах давно уже было светло и просторно, а само здание, как ни вертели, осталось унылым и казенным. Но в тридцатых годах пустырь застроили, напротив разбили садик, и фабрика как-то вписалась в новую улицу.

На бал пошли втроем: кроме нее — Мария-Испанка и Надя-Маленькая. Еще недавно девчонок ни за что не надо было уговаривать — один за всех, все за одного, а сейчас все расползлось. Она шла и кипела: в театр билеты достала, на «Дорогу в Нью-Йорк». — Не надо. Выпросила у директора деньги, купила сетку для волейбола. Пару раз побросали — все! Районный бал. — Нет, зевают…

Было ровно шесть. В шесть бал начинался. Комендантский час отменили, но на новые порядки не перешли. Остались огороды на Марсовом, возле Исаакия подымали аэростаты воздушного заграждения.

Еще было пустынно и тихо. Особенно пустынно в садах. Дом культуры стоял в большом парке. Шли мимо, заглядывали через решетку. Шурочка забыла о своей сегодняшней неудаче и теперь вслух мечтала о грандиозном субботнике — или пусть там воскреснике, — привести сад в порядок.

— Скамейки сожгли, — сказала Надя-Маленькая.

— Ну и что, новые сделаем! Что за беда — скамейки? Пусть кто не хочет на картошку…

— А кто замуж хочет?

— За-а-а-муж?

— Ну, а что? — поддержала Мария-Испанка. — Тебе сколько лет? Двадцать? Пора! В танцах, ты это должна знать, Шурочка, наши девчонки разочарованы. Один старый, другой малый, а третий хромой…

На бал она пришла расстроенная и сразу увидела трех завсегдатаев — солидного дядю из военкомата Ивана Тимофеевича, вечно жующего костяной мундштук (он год назад бросил курить и весь год только об этом и разговаривал), Тосика Логинова, ему уже восемнадцатый пошел, а выглядит мальчишечкой лет на пятнадцать, и выздоравливающего капитана Бурчалкина, которого Шурочка не переносила, и не только потому, что считала его задавалой. У выздоравливающего капитана была роскошная шевелюра, которую он обильно поливал «Шипром».

Она бурно покрутилась с Надей, потом с Марией-Испанкой и только потом побежала к девушкам из райкома комсомола, которые затеяли этот бал.

— Танцы и танцы, скучища, как всегда, не могли чего-нибудь придумать!

— Прядильно-ткацкая всегда недовольна, — сказала красивая блондинка в коричневом платье, переделанном из школьной формы. — Недовольны, так помогите. Помогите, а не становитесь в позу постороннего наблюдателя. Вы ж секретарь первичной комсомольской организации!

Но в это время подошел Бурчалкин и еще какой-то лейтенант, которого она не знала.

— Разрешите представить моего друга, лейтенанта Баксакова!

— Здравствуйте, товарищ Баксаков, — сказала красивая блондинка, — рады вас видеть на комсомольском балу.

— Я тоже очень рад, — сказал новенький лейтенант, в упор глядя на Шурочку.

— Пожалуйста, танцуйте, веселитесь, а потом в своей части расскажете, как провели время в районном Доме культуры.

— Он танцевать не умеет, — сказал Бурчалкин.

— Это ничего, сейчас вас научат…

— Научите? — спросил новенький лейтенант, в упор глядя на Шурочку.

«Чудик какой-то», — подумала она.

Лейтенант не так уж плохо танцевал медленный фокс и танго, но вальс действительно не умел.

— Это ж просто, совсем просто… — Шурочка была тоненькая, легкая, в школе никто так не умел делать «ласточку» и «мостик» и прыгать с вышки. Правда, все это было больше трех лет назад…

Она кружилась и кружилась одна, забыв о лейтенанте Баксакове, и вдруг услышала аплодисменты. Остановилась и увидела, что никто не танцует, а все стоят в кружке и аплодируют ей, и только лейтенант не аплодирует, а в упор смотрит на нее. Она сразу же бросилась в толпу, но ее вытащила за руку красивая блондинка.

— Приз, приз, — говорила блондинка. — Это художественно, это художественно! — Она достала откуда-то узбекскую тюбетейку и торжественно вручила ее Шурочке. — Вот что значит, когда начинаешь чувствовать ответственность, — сказала она тихо.

Лейтенант Баксаков подошел к ним:

— Ну, так у меня не получится…

Она взглянула на его серьезное лицо и засмеялась:

— Получится! Получится! Еще лучше получится!

Снова они вошли в круг танцующих, но в это время она увидела Марию-Испанку и Надю-Маленькую.

— Маша! Надя! — крикнула она. У нее даже сердце сжалось от жалости, оттого, что ей хорошо и весело, а они топчутся друг с дружкой. В это время перевернули пластинку, на другой стороне был фокстрот, она столкнула Надю с новеньким лейтенантом, а сама подхватила Марию. Потом, когда поставили танго, она разъединила лейтенанта с Надей, столкнула его с Марией, а сама пошла с Надей-Маленькой. Но все время, пока она танцевала, сначала с Марией, а потом с Надей, она чувствовала, что лейтенант Баксаков смотрит на нее.

В перерыве открыли буфет. Без выреза давали мороженое, а с вырезом шоколадные конфеты. Все ели мороженое, и только Иван Тимофеевич из военкомата взял пятьдесят граммов конфет и долго объяснял, что это против курения.

— Дядечка, откуда у тебя карточки? — крикнула Надя-Маленькая.

Лейтенант Баксаков опоздал к мороженому. Он стоял недалеко от Шурочки, но не видел ее и все тянулся, и когда вытягивал шею, был заметен розовый шрам.

Подошел Тосик и таинственно сообщил, что новенький лейтенант — пограничник. Он, Тосик, это сразу понял по погонам, но все-таки усомнился, а капитан Бурчалкин подтвердил. Шурочку это сообщение рассмешило.

— А ты не смейся, — сказал Тосик. — Войне конец, это факт. Они с войсками идут, как до границы дойдут, так все.

Она промолчала… Тосик был еще мальчишка, а вообще все знали, что он малоразвит, на одной баланде не очень-то разовьешься, к нему никто серьезно не относился. Но то, что он сказал, как-то странно задело ее.

— Ты дурак, Тосик, — спокойно сказала Надя. — Товарищ лейтенант, идите к нам, у нас не скучно!