Александр Розен - Почти вся жизнь

Валя снова хотела возразить, но он, видимо, давно привык к этой своей формулировке.

— Будешь работать в парке Победы, — рассказывал Борис. — Темкин снимал там розарий, Ты представляешь себе, около четырех тысяч кустов… Из Нальчика на — самолете. В цвете это получилось здорово!

Валя слушала и понимала, что Борис хвалит этот розарий и какого-то Темкина еще и потому, что он боролся, боролся за то, чтобы Валя там работала.

«Уехать? Уехать отсюда? С Борисом?»

Ей сейчас все было легко, как в тот вечер, когда она уезжала из Ленинграда. Пожалуй, даже легче, потому что она уже испытал давящую тяжесть разочарования.

— Понимаешь, в том, что у нас было раньше, было что-то книжное, — говорил Борис, — а я за это время понял, что хочу настоящего, жизненного, понимаешь — всамделишного.

Валя знала, что слово «книжное» Борис говорит а осуждение. Книжное — «не всамделишное». Ну, к примеру сказать, он и она расстаются, даже не зная точно, на сколько времени, и любят друг друга в долгой разлуке.

— Хочу жизни всамделишной, — сказал Борис, — чтобы был дом. Чтобы ты… Чтобы я… — Он с такой жадностью ткнулся ей в плечо, что Вале стало его жаль.

— Может быть, это такой возраст подходит? — спросил Борис. И Валя подумала, что когда он был один, то, наверное, не раз задавал себе этот вопрос. — Вероятно, у каждого человека есть свое представление о возрасте. — По-моему, возраст — это такое время, когда научаешься соразмерять движения. Я раньше тратил уйму времени на каждый сюжет, и меня еще потом без конца монтировали. Простая вещь: рабочий въезжает в новую квартиру, ну а я в цех бежал и к дядюшкам, к к дедушкам, которые раньше по подвалам ютились… А теперь я этот сюжет снимаю так, что режиссеру делать нечего. Проявили — и в прокат! Старая квартира… новая квартира… грузотакси… шофер улыбается… ветхая кастрюлька падает на мостовую… бабка качает головой… купают сына в новой ванне… приготовляют яичницу на новой плите… Ты скажешь «опыт»? — спросил Борис, хотя Валя молчала. — Надо соразмерять движения, беречь силы для большого искусства. Так же вот и в жизни… Прав я?

— Я не знаю… — сказала Валя. — Я… Ты гораздо умнее меня… а я… я просто тебя люблю…

Валя проснулась ночью. Ей захотелось увидеть лицо Бориса, и она зажгла ночничок. Борис улыбался во сне, во линии рта были по-прежнему немного жесткими. «Я боролся», — вспомнила Валя.

Крупенин прочел Валино заявление и поморщился: он не любил, когда из его отдела уходили люди, к тому же специалисты, да еще молодые, да еще без всяких, видимо, к тому оснований.

«По семейным обстоятельствам» — было сказано в заявлении. Какие там у нее семейные обстоятельства? Обиделась и ничего больше. А он-то считал ее неглупой девушкой.

— Месяц отпуска вам хватит? — спросил Валю Крупенин.

— Мне отпуск не полагается, да я и не устала, — ответила Валя. — Я…

— Хорошо, хорошо, — сказал Крупенин, — разберемся.

Дней десять он избегал всяких разговоров на эту тему, а при встречах с Валей отшучивался: «На критику не обижаются, пора бы запомнить», «Ничего, ничего, рассосется…»

Но Валя продолжала настаивать, и Крупенин сказал:

— Приходите завтра к трем, поговорим.

Но весь следующий день он пробыл на строительстве котельной, и о Вале вспомнил только к вечеру.

— Вызовите Рожкову на утро, — сказал он секретарше и снова, без всякого злого умысла, опоздал. Разговор с Валей ему пришлось начать с извинений.

— Я ко всему этому давно привыкла, — хмуро сказала Валя.

— Ну, вот видите, у вас претензии, — заметил Крупенин, — а вы пишете «по семейным обстоятельствам».

— Я пишу так, как есть на самом деле. Муж работает в Ленинграде, а я здесь…

— Об этом надо было раньше подумать. Вы ведь не вчера замуж вышли?

Валя почувствовала, что покраснела:

— Нет…

— Что это вы так со мной разговариваете? — недовольно спросил Крупенин. — «Да», «нет»… Что вы против меня имеете? Не понравилось, что я вас на людях критиковал? Грубовато? Мы, строители, вообще народ грубоватый…

— Вы меня не критиковали, — сказала Валя все так же хмуро. — Я вас критиковала.

Крупенин хмыкнул:

— Значит, это не вы, а я нетерпим к критике?

— У нас с вами разные точки зрения: вы считаете, что зеленое строительство имеет серьезные успехи, а я считаю, что почти ничего не сделано.

— Вы, кажется, член партии?

— Нет…

— И не комсомолка?

— Нет…

— Так, так… Я вам должен со всей решительностью сказать, что ваша точка зрения политически ошибочна.

— Политически?!

— Конечно. Кричать на всех перекрестках: «ничего нет», «ничего не сделано»… Кому это выгодно? Вы об этом подумайте. Что же касается вашего заявления… — Он сделал паузу, и Валя почувствовала, как по ее спине пробежал неприятный холодок.

«Он меня не отпустит, — подумала Валя. — Что же мне тогда делать?»

— Что же касается вашего заявления… — повторил Крупенин, и Валя подумала: «А что, если он меня отпустит, что тогда?»

— Прежде всего, — сказал Крупенин, — вы напишите все поподробней. Относительно мужа и так далее, надо вам все уточнить.

Валя пришла домой взволнованная разговором, а главное тем, что решения все еще нет. Хуже всего неопределенность. Борис ее успокоил:

— Твой Крупенин — личность не очень сложная. Просто он не хочет, чтобы твой уход стал козырем против него.

— А я бы этого очень хотела…

— «Уймитесь, волнения страсти…» В тот момент, когда ты сядешь в поезд, ты об этом Крупенине начисто забудешь. А раз так, то «кесарю — кесарево», — напиши заявление с точным перечислением всех семейных бед и обид.

«Как у него все ясно и просто, — думала Валя о Борисе. — Вот бы мне так». Она вспомнила, как ждала ответа Крупенина и боялась и того и другого решения. Борису она об этом не рассказала, заранее зная, что он скажет на это: «Психоложество», «Достоевщина» или что-нибудь в этом духе.

«Действительно, какая-то чертовщина…» — думала Валя. Весь вечер она трудилась над заявлением, и все-таки у нее ничего не получилось.

— Хоть бы помог! — взмолилась она наконец.

— «Все тот же сон…» — пропел Борис, — бедному киночернецу не дают отдохнуть после трудов праведных. «Подай костыль». Что у тебя там не ладится?

Валя подала ему целую груду мелко исписанных бумажек. Борис прочел и покачал головой:

— Леди Гамлет зеленого строительства! Нет, дорогая супруга, решительно ничего не годится!..

Борис трудился добросовестно. Валя сидела на низенькой табуретке и внимательно смотрела на его нахмуренное лицо.

— Милый… милый… хороший мой, — тихо говорила Валя, так тихо, чтобы Борис не мог услышать. — И знает больше, чем я, и лучше меня, а без затей… И эту морщинку тоже люблю, и вот эту тоже…