Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки

Инайме говорил, часто прерываясь, чтобы рука успевала создавать на бумаге детали местности.

— Когда поднимешься на Желтую сопку, с нее все увидишь: и речку — она дугой вокруг этой кучки, — и баранью голову, и камень. Если все совпало, ищи в обрывах Желтой норки. Их много. Какие снегом забиты, какие открыты. Там и живут Кайпчекальгын. Внутри, в земле, ходы. И все соединяются. Когда бывает тепло и птицы проснутся, сунешь в одну руку, а они из других — фить-фить.

— Эти Кайпчекальгын в чужой яранге живут зимой, — сказал Тынагыргын. — Летом норки копают другие птицы. Такие, — он удивительно сжал кисть руки и выставил рогаткой два пальца.

Чукчи очень точно изображают зверей и птиц, их облик, характерные позы на охоте, у норы, на отдыхе. И я не стал напрягаться, отыскивая аналогии — Тынагыргын показывал ласточку.

Я взял справочник, открыл красочную страницу, Тынагыргын, прищурившись, окинул ее внимательным взглядом и среди многих изображенных птиц без колебаний указал на ласточек-береговушек. А они, как утверждают все справочники, в тундре не селятся. Но тогда откуда их знают пастухи? Значит, селятся? Интересный получается симбиоз: ласточки-береговушки, пожив лето в «запретных» местах, на зиму улетают в тропическое тепло и «сдают» квартиры Солнечным Птицам. Те всю зиму пользуются жильем и присматривают за порядком в нем, а весной, к прилету хозяев, освобождают. Северная четкая рациональность.

— Правильна, пра-а-авильна, савершенна вер-на-а! — победно пропел сын и заявил: — Мы их видели даже два раза.

Да, были такие случаи. Как-то в отсутствие хозяина окрестностей медведя Моквы мы пошли осмотреть его усадьбу на террасе сопки Скрипучки. Обычно ходили туда редко и с осторожностью, причем не столько боялись Мокву, сколько Скрипучку; осыпи ее постоянно жили — шуршали, скрежетали, рушились. Изредка мы даже наблюдали огромные глыбы, легкими мячиками скакавшие с обрывов на Пищухин Град у подножия сопки. Но в тот раз дождей давно не было, сопка притихла, и мы поднялись выше. Там и заметили среди усыпанных дресьвой выходов коренных пород мелькавших птиц, удивительно похожих на ласточек.

А второй раз видели над серединой озера, когда плыли в Дальние Заводи проверять сетку. Погода, как всегда в этих местах, испортилась неожиданно, дунул холодный ветер, и через перевал, отделявший Скрипучку от горной цепи, свесился в нашу долину грязный язык Кэльы, одного из злых духов Севера. Долго не думая, Кэльы прихлопнул языком озеро. Вмиг пропали красочные оранжевые и лиловые берега, смахнуло с озерной поверхности блестящий синий налет. Все стало угрюмым, серым и таинственным. Весь мир замкнулся вокруг лодки, и в холодных сырых клубах плотными сгустками заметались какие-то птицы. Полет их был удивительно похож на полет ласточек. Тогда вопрос остался открытым, ибо мы знали суждения справочников. Но теперь получили веское подтверждение от местного жителя. Придется, наверное, шатать устоявшееся мнение, а вместо него сеять сомнение. Хорошо ли? Да, хорошо. Сомнение — фундамент науки… А что если поискать в таблице Кайпчекальгын? С внезапно загоревшейся надеждой я стал переворачивать страницы и на одном листе Инайме показал:

— Вот. Похожа.

Это была пеночка-весничка, крохотная пичуга, меньше воробья раза в три. Инайме вгляделся и добавил:

— Да, сильно похожа. Только не она.

— Ты мне скажи точно, когда Кайпчекальгын спят?

— Как солнце уйдет совсем и мороз начинается. Пурга норки забьет, им там тепло. А потом, когда вернется солнце, они часто вылазят. Южак дунет, потеплеет — они и проснулись. Шуршат, кричат, суетятся. Под снегом в кустах ходы роют, как мышки. Очень голодные, все едят: помет клюют звериный, почки, метелки травяные. Когда мы яранги рядом ставили, они везде лазят, крупу берут, муку, мясо. А чуть мороз — опять в норки и спят. Я им всегда насыпаю корма…

— Секрет простой, как они выживают в такую длинную зиму, — сказала позже жена. — Не будь южаков, они бы не зимовали.

Да, наверняка птицам помогает своеобразный, уникальный, местный климат. Вытянутая сосулькой между двух океанов — теплым и холодным — Чукотка постоянно испытывает влияние обоих. Конечно, зимой преобладают морозы, но хоть раз в месяц, да вздохнет Тихий океан, глядя в северную мглу. Тогда теплые волны сырого морского воздуха омоют Чукотку и летят далеко в глубь Арктики, зализывая острые грани торосов, оплавляя снега ледяной коркой и превращая ее в крепчайший наст. И «течет» этот вздох иногда неделю. Резко поднимается температура, часто до плюсовых отметок. Конечно, нескольких дней такой погоды вполне хватит крохотным пичугам, чтобы откормиться и запастись калориями впрок до следующего недалекого потепления…

— Там еще зверь новый появился, — продолжал Инайме. — Только я сам не видел. Женщины видели, когда воду в реке брали. Живет и в воде, как нерпа, и на берегу, как горностай.

— Поподробнее можешь? — спросил я.

— Темный… — Инайме пожал плечами. — Следующей зимой будем туда кочевать, сам посмотрю, тогда скажу. Но прячется в воде — это точно, следы видел…

Что за животное? Первые сведения о нем я получил несколько лет назад от пастухов совхоза «Пионер» Шмидтовского района. Они увидели неизвестного им ранее зверька летом, в районе озера Вальхырыппин, на водоразделе между речкой Паляваам, текущей на запад в Чаунскую губу, и речкой Пегтымель, текущей на север.

Истоки этих рек и крупного притока Анадыря Усть-Белой начинаются в одном горном узле, а истоки самого Анадыря близки к истокам Чауна, связанного с Паляваамом, и к истокам двух Анюев, притоков Колымы. А на Колыме в сороковые годы акклиматизировали американскую норку. Спрашивается, могла она за сорок лет расселиться по увязанным в одну гидросеть водоемам? А если нет, то кого еще могли увидеть пастухи совхоза «Пионер», а теперь вот и наши?

В свое время, получив сведения от пионерцев, я написал одному биологу в Магадан. Ответ получил обескураживающий. В том ответе была недвусмысленная фраза: «…американская норка на Чукотке отсутствует совершенно …»

Что показалось мне странным: в деловом письме я не прочел даже самой простой заинтересованности, которой всегда ждешь от ученого. И, в общем-то, получилось не деловое письмо, а так — стандартная отписка. Зато в конце документа следовали увесистые строки, в коих перечислялись титулы и чины отписавшегося товарища: «…зоолог… научный сотрудник… кандидат…» Мол, знай наших и еще знай свой шесток.

— Кандидатам виднее, кто где должен жить, — резюмировала жена.

— А ты за эти годы много видела кандидатов в наших горах? — спросил я.

— Биологов? — Она подумала. — Совсем не видела.