Виктор Баныкин - Лешкина любовь

— Митька! — закричал Коля. — Он же утонет!

Митя побледнел. Он смотрел на Воложку, не в силах вымолвить слова.

А человек уже не шел, он бежал по беспорядочно нагроможденным льдинам. Вот он поскользнулся и упал. Но тотчас вскочил и побежал опять. Наконец он достиг песчаной полоски, перелез через ледяную гору и снова побежал. Теперь уже можно было разглядеть на незнакомце и серую шапку-ушанку, и телогрейку, и ватные штаны, заправленные в кирзовые сапоги. Видимо, это был один из рабочих бригады, буривший на Телячьем острове последнюю скважину. Но что за важное дело заставило его рисковать жизнью?

Плотина уже трещала, прогибалась и вот-вот должна была рухнуть.

До берега оставалось еще довольно далеко, когда бежавший по льду вдруг сразу куда-то исчез.

Митя еще не успел понять, что случилось, а Коля уже кубарем скатился под откос, сломал молодую осинку и бросился на лед.

В этот миг над льдиною показалась голова в серой ушанке. Человек пытался вылезти на лед, но все его усилия были напрасны. Стоило навалиться на тонкий ноздреватый лед грудью, как тот с хрустом обламывался, и человек по плечи погружался в воду.

— Держитесь за шест! — донесся до Мити голос, и в тот же миг грохот и гул потрясли воздух.

«Плотина рухнула», — пронеслось в голове у Мити, и он закрыл руками глаза.

Через минуту-другую Митя прыгнул вниз, упал, а когда поднялся на ноги, столкнулся лицом к лицу с человеком в серой ушанке. Весь мокрый, человек сидел на корточках, а Коля развязывал у него за спиной вещевой мешок.

Митя вытаращил от удивления глаза. Перед ним была его квартирантка.

— А сюда, Ирина Васильевна, ни капельки не попало, — сказал Коля, тоже мокрый до пояса, доставая из мешка завернутые в плотную бумагу образцы породы. — Все керны целехоньки!

— Ты что на меня уставился, Митя? — спросила Ирина Васильевна и улыбнулась как-то смущенно и растерянно. — Или не узнаешь?

Она сдернула с головы ушанку и вытерла верхом чуть продолговатое разрумянившееся лицо.

— Ирина Васильевна… как же это вы? — осипшим до шепота голосом спросил Митя.

Девушка надела ушанку и встала.

— И не спрашивай, Митя! — сказала она, вздыхая. — Я и сейчас никак в себя не приду…

И посмотрела на Воложку. Не видно было ни затора, ни тонкой полоски песчаной отмели. Во всю ширину Воложки нескончаемым потоком шел лед.

Перед вечером побрызгал дождь, и мокрые сучки загорались плохо.

Около костра хлопотал Володя, худой мальчик в синей сатиновой косоворотке. Когда он нагибался к земле, чтобы подуть на слабые языки огня, рубашка на спине плотно облегала острые большие лопатки.

— Черти шипучие, — вполголоса говорил Володя, вытирая со лба капельки проступившего пота.

У костра на траве лежали сваленные в кучу пиджаки и полушубки приехавших в ночное ребят. Невдалеке на фоне темнеющего неба с первыми неяркими звездочками, чуть тронутыми позолотой и казавшимися воздушными, вырисовывались приземистые осокори. На деревьях кричали, устраиваясь на ночлег, галки.

На поляне, за кустами боярышника, невидимые в сумерках два подростка спутывали лошадей.

— Стой, не балуй! — изредка доносились до Володи сердитые покрикивания.

Еще двое ребят ушли на Волгу за водой. Володе хотелось до их возвращения развести яркий костер.

Огонь совсем было погас, но вдруг вспыхнула сосновая шишка, и по чадившим сучкам побежали яркие змейки.

Володя не заметил, как из темноты вынырнула лохматая рыжая собака. Она постояла рядом, дружелюбно махая хвостом, а потом положила ему на колени лапу.

Володя вздрогнул, быстро оглянулся и погладил собаку.

— Трезвый, дружок! — сказал он.

Трезвый, изловчившись, лизнул Володю в лицо.

На свет вышел коренастый парень в белой парусиновой фуражке, которая непонятно как держалась на его круглой голове с копной черных волос.

— Ну и Трезвый! Ну и ну! — проговорил он, посмеиваясь. — Ловко тебя облизал!

Это был Иван, самый старший из ребят: в феврале ему исполнилось семнадцать. Он учился в средней школе в районном селе Кленовке. Каникулы Иван проводил в деревне, помогая отцу, колхозному конюху. Из всех подростков только ему доверяли стеречь лошадей в ночном.

Володя вытер рукавом рубашки мокрое лицо, поправил мягкий сыромятный ремешок и, тоже со смехом, сказал:

— Эх, он и забавник у нас! Хлебом не корми, лишь бы лизаться.

— Ты что в поле в эти дни не приходил? — спросил Володю Иван, присаживаясь к огню. — В шахматы хочется сразиться, а не с кем. Мы с тобой уже неделю не играли.

— Некогда все. Три дня школу ремонтировали: парты чинили, классы белили, — ответил Володя. — Крышу только колхозные плотники перекрывали, а то все сами сделали.

Спокойно лежавшая возле Володи собака с вытянутыми передними лапами вдруг насторожилась, а через секунду вскочила и скрылась в темноте.

Немного погодя у костра появился Гриша, высокий юноша с длинными крупными руками. Он был в фуражке с белыми молоточками и в черном суконном пиджаке. Трезвый вертелся у него под ногами, прыгал, валялся по траве.

— Ну хватит беситься! — сказал Гриша, отгоняя от себя Трезвого и опускаясь на освещенную пламенем землю.

Иван посмотрел на Гришу добрыми серыми глазами. Скуластое лицо его расплылось в улыбке.

— Как может в жизни случиться, а? Поехал парень в Ленинград к дяде погостить и не вернулся… Целых три года не виделись! — сказал Иван, обращаясь к товарищу. — А собирался в авиационный институт поступать. Конструктором самолетов хотел быть.

Гриша ответил не сразу. Прищурив глаза, он наблюдал за высоко взлетавшими к черному небу яркими веселыми искорками. Потом сказал:

— Представь себе, не раскаиваюсь. Я дело свое полюбил крепко…

— Это хорошо. И я тебе, знаешь ли, даже завидую. В ремесленном специальность получил и уж самостоятельно работаешь… Ну, как там? Не тоскуешь? Не тоскуешь по родным местам?

— Нет, как же… Да у нас и в рабочем городке неплохо. Рядом парк, стадион. Но, конечно, далеко не так, как тут, — Гриша развел руками. — Здесь раздолье: и Волга, и луга, и лес какой — заблудиться можно.

— Да, это верно, — кивнул Иван.

Володя с любопытством рассматривал Гришу. Он даже забыл подбросить на угли хворосту, и пламя начало блекнуть, светлый круг возле костра сузился.

Было еще не так темно, как это казалось при ярком огне. Можно было разглядеть кустарник, ствол старого дерева на пригорке, расщепленный молнией, похожий на фигуру горбатого человека, лошадь, молчаливо жующую траву.

— Володя, подкинь дровец, — сказал Иван, свертывая цигарку.

Мальчик встал, принес охапку хвороста. Гриша принялся ему помогать. Они ломали о колено сухие палки и бросали их в костер.