Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

— Черно-золотой карась! — крикнул Андрей.

Вместе с сетью затащили его в лодку.

— Смотри, дед, и пятаки на нем, — радуется Андрей, — как колесо. Вот это да, рыбина! И глаза, как лампочки. Вот тебе и чудо-рыба!

Выбрались на берег. Подняли карася, а из него икра течет, как гречневая крупа, только круглая. Подставили рюкзак — выдоили. Лодку к избушке приволокли. Карася на палку, через плечо — и в замок. Здесь все готово, рюкзак собран. Быстро позавтракали, напились чаю. Карася убрали в погреб: за жабры и на вешало. Рюкзак за плечи.

— Давай, дед, я, — подставляет спину Андрей.

— Нет, устану, тогда ты. Бери спиннинг.

— Скажешь, когда устанешь, договорились?

Андрей собрал остатки селезня, добавил сухарей и оставил все маме Груне.

Присели на дорожку. Вышли, подперли палкой дверь — и в путь.

Солнце поднялось над лесом, и туман уполз в дальние глубокие распадки.

Мы вышли к реке. Сориентировались и взяли направление вдоль берега на перевал. Под ногами хрустела обсохшая сыпучая галька, но все равно идти было легче и удобнее, чем по мху и по кустам.

Поначалу Андрей вырывался вперед, уходил подальше, садился на корягу или камень и нетерпеливо ожидал меня.

— Ты че, дед, тихоходный такой, давай ружье понесу, устал?

— Да, ладно, Андрюха, я еще не разошелся, скорость не переключу никак.

Когда солнце поднялось и неподвижно замерло над головой, а мы одолели мощенный отшлифованными булыгами берег, Андрей предложил:

— Давай искупаемся? Я воду грею.

— Чур, не играю, — сказал я.

— Не понарошку, взаправду, давай!

Андрей распарился: лицо и уши горят. Рубашка на спине промокла.

— Привал, Андрюха. — Я скинул рюкзак и присел. — Куда торопиться, добудем рыбу, уху заделаем. Так, что ли?

Я настроил спиннинг и проверил дно. Между буро-серыми булыгами до самой глубины тянулись черные полосы — это шли рыбьи косяки.

Я выбрал подходящее место и забросил блесну.

На противоположном берегу промышляет росомаха. Видимо, достает битую рыбу. Шерсть торчит клочьями, вся она походит на развороченную копну.

— Кто это, дед?

— Ее величество — росомаха.

— Такая кудлатая. А ты говорил, она как пропастина валяется.

— Когда сытая, валяется.

— Теперь голодная, а почему тогда не хватает куски с медвежьего стола?

— Нечего хватать, скудный у него в это время стол, он бы сам ее съел, за милую душу.

— С шерстью?

— С зубами и когтями.

— Смешишь?

Андрей с удилишком, как с копьем, поставил одну ногу на камень, подбоченился. Вот еще Ермак-покоритель на бреге Патымы! Вместо шлема носовой платок на голове. Концы, как у зайца уши, — торчат.

Поймали ленка, небольшого, килограмма на полтора. Развели костер. Заострили талину с одного конца, как кинжал, другой колышком — это и есть рожень. Ленка вдоль спины на рожень, а колышек — в землю над костром.

Костер прогорает — пониже рожень опускаем, так постепенно до углей. И на углях ленок еще доходит, пока корочкой не зарумянится — вот и рожень готов. Едим и запиваем чаем.

Портянки уже проветрились. Половчее подматываем и сразу легче идти.

Тропа знакомая. Лес еще гуще замесила зелень, и тайга оглохла. Ручьи не звенели теперь, а шептали взахлеб. И колючие замшелые лиственницы тоже обмякли зеленью, стоят, будто облитые маслом.

Тропа идет все время на подъем, и Андрей начинает отставать.

— Ты что, дед, переключил скорость, да? Давай постоим, наберем побольше воздуха и двинем.

— Давай, Андрюха, привал сделаем, мотор что-то не тянет.

— Держись за меня, — подставляет Андрей худенькое плечо.

Опираюсь на плечо и сажусь в мох.

— Буксуешь, дед? Совсем ты постарел.

Андрей тоже валится рядом, раскинув руки, смотрит на горы, на небо.

— Ты знаешь, дед, откуда такие крутяки, и лес этот, и речки взялись? Расскажи, а?

— Это было давным-давно. Вот эти две горы с длинными могучими хребтами пришли друг к другу в гости и расположились вот тут, где мы сидим. Так разговорились, что уже и лесом обросли. Послушай, как шумят, это они и сейчас разговаривают. И появилось здесь много зверья и птицы. И над вершинами гор потянулись тучи. Они вначале были серые, потом почернели и пролились обильным дождем. Побежали с гор ручьи, вода вырезала глубокие распадки, а внизу соединились они в стремительную Патыму.

— Когда лес шумит — он разговаривает? Вот интересно, — Андрей вскакивает. — Пошли слушать!

Одолели перевал, спустились вниз, на то самое место, где оставили в прошлый раз часть своего имущества и провизии. Вокруг валялись куски шерсти и банки, похожие на жвачку. Сухари вместе с мешком исчезли, на месте костра яма. Михаил Иванович похозяйничал, по почерку видно.

— Смотри, дед, как раз, — ставит пацан ногу в след косолапого.

— Да, — когда нечего сказать, то и «да» хорошо.

— А во-он, на лесине, кто-то сидит, — отвлекает меня Андрея.

Верно, в начале распадка на разлапистой сосне глухарь или орел. Но откуда орлу здесь взяться? Глухарь.

— Подожди-ка, Андрюха, здесь… Схожу в разведку.

— Я тоже с тобой в разведку.

Заходим с подветренной стороны, все не так будет слышно. Крадемся по мари до перелеска. Теперь ясно видно, что это глухарь сидит, головой крутит.

— Посиди здесь, — шепнул Андрею.

Кивает.

Снял мешок, стелюсь по мху между деревьями, глаз не спускаю. Повернет в мою сторону голову — замру. Хорошо, что на мне серый суконный костюм — под мох.

Подобрался, шагов семьдесят осталось, ну, думаю, еще метров десять. Только хотел подтянуться — упал глухарь на крыло, сверкнул вороненым с белым промежутком хвостом и растаял.

Андрей уж тут.

— Видел, дед, какой красноглазый, с меня будет!

Лежу. Стрелять надо было! Вот всегда так, на черта эти десять метров?

— Такое раз бывает в жизни.

— И хуже бывает, — замечает Андрей.

— А ты откуда знаешь?

— Талип говорил, хуже разлуки не бывает…

— Давай, Андрюха, ночлег готовить.

Метрах в тридцати за поляной бугор, подходим — вроде скрадка, в зарослях смотровая щель, на блиндаж похожа. Сверху лиственница растет, заглянул — сбоку проход в серой траве чернеет.

Разгреб траву — бревна, позеленели от времени. Сгибаюсь в три погибели, заглядываю внутрь. Из смотровой щели отсвечивает в три бревна сруб — настил из колотых плах на подкладках, пощупал — сухо, как на ладони, и дерево, на котором сидел глухарь, во весь рост стоит.

«Глухариный ток, — подумал, — а что, место подходящее». — Вылез, попрыгал на «блиндаже».

— Зачем это ты, дед?

— На всякий случай испытать, а то как мышей прихлопнет. Теперь влезай в нору.

— Здорово, дед, придумал!

— Ток здесь, Андрей, на поляне — глухари свадьбу водят, пируют, сражаются. Бывает, и водой размоет или еще какая беда выгонит, все равно соберутся токовать на это же место. Мой дед рассказывал — на ток за дичью ходили, как к себе в погреб, сколько надо, столько и приносят. Но дело не в дичи, Андрюха, зрелище красивое. Это надо видеть.