Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Мы со Славкой, оставляя на льду лафтаки шерсти от валенок, тоже подходим к тяжеловесу. Под «Колымагой» лед, похрустывая, оседает.

— Оседает, что ли? — Славка бросается под «Колымагу».

— Дед, еще на пузо не села, есть просвет, если сядет, орать нам тут арии из оперетт…

— Чем бы заткнуть эту холеру и откуда прет? — возмущается Василий Андреевич.

— Гена, не воображай из себя страдание, волоки брезент, сейчас заткнем горло этому сопливому ручью.

Гена с ребятами приволакивают брезент, скатывают его в рулон и задерживают воду.

— Что делать, Антон? — опрашивает Василий Андреевич.

— Сам не знаю, что делать. Надо хоть выровнять как-то, пока не опрокинулась…

Сбоку для поддержки «Колымаги» ставим домкраты, шпалы.

— Завязнем, дед, утопим, — говорит Гена.

— Сумрачный ты субъект. Гена, — одергивает его Славка. — Вот если будешь мух ноздрей бить, — вмерзнем, тогда до лета придется ку-ку.

Василий с ребятами волокут бревна, выкладки. Славка сует мне рукавицы.

— Ты что, дед, как на пляже, держи — растирай руки снегом. — Славка отбирает у меня лом. — Три, а то отпадут пальцы, чем будешь наряды выписывать, и стакан тоже держать надо.

Ребята уже зарядили домкраты под тяжеловес. Василий приседает, встает, и по этой его команде нахаживают домкраты, потрескивают подколодки, глухо ухнул лед. Хрустнули и шпалы, тяжеловес вздрогнул и еще больше скособочился.

— Ух ты! — вырвалось у Василия. Он забегает с другого бока «Колымаги» и кулаком грозит Гене. — Ты разуй глаза: вода уже сглотнула колеса.

— Вижу, не слепой…

— Так не пойдет.

— А как пойдет?

— «Стратег» ведь зарылся…

— И хорошо, что зарылся. Мертвее стоять будет.

— Что тогда и нервные клетки тратить зазря, горло драть?

— Хорошо, что «Стратег» зарылся, — сообщает и Славка. Он с ног до головы в ледяном панцире. Но улыбка во весь рот. Чему человек радуется, чего хорошего?

— Ну что, так и будем стоять? Давай решай, дед.

— Вот тебе сто мгновений весны, — дышит табаком Славка. Навалиться всей тягой и вырвать «Колымагу». Коротко и ясно, как на подоконнике.

— Хорошо бы тебе зубником работать.

— А Славка прав, надо попробовать, другого выхода нет.

— По наледи волокем тросы, сцепки.

— Смотри, Антон, тебе виднее, ты голова, тебе лучше знать. Оборвет оси…

— Ты что, Василий?!

— Да нет, ничего. Вначале, дед, надо расшевелить. Оборвем, говорю, оси.

Подруливает Гена, выкатывается из кабины. Маленький, кругленький, как бочонок, этот Гена.

— Шамовку сюда везти?

— Погоди, Гена.

— Вези, вези сюда! — Кричит Славка.

Я смотрю Гене на ноги.

— Какой размер? — не подойдут Славке, у него лапа дай бог.

— Да я на четыре размера больше ношу.

— Сей момент, — Вячеслав Иванович прыгает на одной ноге. Гена снимает яловые на меху сапоги.

— Примерь, у меня кабина те-о-п-лая.

Славка примеряет Генины сапоги.

— О’кэй!

Подходит Володя Гущин.

— Ну что тянете кота за хвост…

— У тебя есть сапоги? — спрашиваю Володю.

— Где-то кирзухи валялись, а че?

— Надевай, Володя, и ты сапоги.

— Да я и так уже насквозь выхлюпался. Теперь все равно.

— Нет, ты надень. И телогрейку запахни. Ну, будем теперь базарить, запахивайся.

Наледь, словно блины на сковородке, обошла тяжеловес, разливается, а у «Колымаги» морщится. Парни, хлюпая по воде, сцепили поезд.

— Дерните пока вполсилы, не изо всей дурацкой мочи.

Ребята согласно кивают — расходятся по машинам и натягивают тросы. Отхожу на обочину так, чтобы меня видели из всех кабин. Мигнул фонариком, рывок. Еще мигнул. Еще рывок. Лязгнул, погудел металл и затих. «Колымага» даже с места не тронулась, только разве еще глубже осела. А-а, что будет, даю команду — полный вперед. И распадок застонал от рева моторов. Застрелял под колесами лед, покатилось в сопки и где-то застряло в гольцах эхо. Тяжеловес задрожал, дернулся, выплеснул из-под колес воду, посунулся, но вобрал лошадиные силы тягачей. Замер. И тут я увидел, как балку на водиле перечеркнула трещина и стала растягиваться. Я помигал фонариком. Прибежал Василий без шапки, нараспашку.

— В чем дело, Антон? Кажись, ведь стронулась, пошла, — начал он сердито выговаривать, но, увидев водила, осекся. — Эва-а оно что.

Над головой звездное небо. На земле из туго набитых темнотой распадков резучий ветер. Серенький пар от наледи припадает и рябит в отсвете фар.

Гена все канючит.

— Остывает чай ведь, пирожки стынут, придется еду собакам выбросить — зря старался.

— Я тебе выброшу, — шипит на него Славка.

— Надо пожевать, — говорит и Василий. — Прийти в себя…

Мы разбираем колбасу, хлеб и залезаем втроем к Славке в кабину.

Василий Андреевич на переднем сиденье. Мы со Славкой за его широкой спиной. Чай пьем из одной кружки по очереди. А вообще Славка любит всухомятку есть, а потом запивать кружкой холодной воды. Но сейчас не может, без примочки давится. Еще на ЛЭП Славка всегда возил термос с кипятком, я пью горячий, он снегом разбавляет.

— Тонизированная, — говорит.

Я другой раз скажу:

— Прохватит тебя эта тонизация.

— С чего бы это, я жареные гвозди могу кислотой запить…

— Ну уж так и кислотой, хвастун ты, Славка!

— Не веришь? Да у нас, если хочешь знать, в чистом виде кислота в кишках, ну если не в кишках — все равно в брюхе имеется.

— Я вот тоже раньше мог, а теперь колиты, гастриты, черт-те что. Вот и ты приобретешь.

Славка мычит, согласно кивает, ему некогда разговаривать. Умял полбулки хлеба, палку колбасы и вывалился из кабины, сразу свободнее стало.

— Кабина узкая, а так бы можно минут на двадцать кости бросить, — говорит Василий. — Он доедает ночной обед; складывает в мешочек кружку, сахар. На лице у него белая щетина торчит как алюминиевая щетка — никогда не замечал у него такого.

— Чего уставился? — трогает он ладонью подбородок. — Зарос, как Дед Мороз. В баньку бы с веничком, а, Антон?

— Однако трогать будем…

— Будем.

Мы вылезаем из кабины и, поднимая ноги, как цапли, идем к тяжеловесу.

— До чего же штука вредная, эта наледь…

Ребята долбят лед. Славка в одном свитере.

— Ты бы хоть шубу набросил, Славка.

— Шубу? Талип говорит, в шубах не работают, в шубах греются, — и Славка налегает на лом.

— Постойте, ребята. Ну-ка разойдитесь. — Василий идет к своей машине. Разворачивается и с разгона колесами ломает лед, таранит буфером. Только брызги во все стороны, светлячками, бабочками.

— Хариусов не подави, — кричит Славка.

Как только Поярков раскрошил лед перед «Колымагой», ребята снова сцепили поезд. А у меня ноги гудят, хоть впору садись прямо в наледь.

Из-за тягача высовывается Гена.

— Все в порядке, дед: заварили водило, но там какой-то субъект на легковушке на горло берет.