Леонид Кокоулин - Человек из-за Полярного круга

Пока старик возится с забутовкой, хочу попробовать сам. Набираю скребком породу, но вдруг сильные пальцы впиваются мне в плечо, подбираются к горлу. Запальчивое горячее рычание над ухом.

— Щенок! И перстом не тронь, стерва! Пшел отсюдова!

Лоток глухо стукнул о гальку.

— Что ты, старый, спятил? Не нужно мне твое золото.

Старик схватил лампу и, раскинув руки распятием, закрывает жилу:

— Не лезь, говорю, порешу!

Старик корчится, пытаясь достать кайло. Намерение не из приятных, если достанет — укрыться мне негде. Как еще не сообразил пульнуть камнем, тогда пришлось бы его опередить. Отступаю, протискиваюсь в щель. Прихватываю с собой стойку. Спотыкаясь, пробираюсь, слышу, как похрустывают, оседая, подпорки. Темень — глаз коли. Ползу на четвереньках, останавливаюсь, снова ползу. Проходит целая вечность. Откуда-то берутся силы: жму без отдыха. Натыкаюсь на какой-то предмет, ощупываю — тачка!

Кое-как одолел лестницу. Хватило сил вылезти из-под половицы. Посидел на полу с закрытыми глазами, пока не привык к свету. Седой и бабка Ульяна не замечают меня. Поют. Надо бы брюки почистить, да ладно…

…Я шел за гробом. Похоронная процессия остановилась в сосновом лесу. А барабан все ухал и ухал. Надрываясь, рыдала труба. Я помог опустить в землю гроб с телом. Бабка Ульяна меня не узнала.

— Я боялась этого, — сказала Юлька. — Боже мой, как ты долго не приходил. Целая вечность. Я стала очень безобразной, у меня большой живот. Нам теперь ничего нельзя. Мне жаль тебя, Антон. Ты ведь сам знаешь… Я боялась, что, ты скажешь. Я подлая. Какая же я! Просто не знаю, как все это произошло. Только было ужасно. Тебе больно, но я не могу иначе. Нам надо все выяснить. Ты должен сам решить. У меня просто нет сил больше так… Я ведь всегда помню твои руки. Помню собаку. А ты помнишь? В комиссионном на Урицкого стояла она на тумбочке — большая, шоколадная, с ярлыком, ты помнишь? Теперь ее уценили, она с ярлыком и сейчас сидит, только цена другая. Я каждый день заходила в скупку, она все сидит и смотрит коричневыми глазами. Укоризненно смотрит. Я ее погладила по голове, у нее холодная голова. Это меня успокоило. Летом жарко, а у нее холодная голова, или, может быть, мне это показалось? Я боялась, что ее кто-нибудь купит, это ужасно! Когда ее убрали на переоценку, я потеряла равновесие, просто не находила себе места. Я была так одинока, Антон. Я не находила места. А как-то зашла в магазин — собака сидит на том же месте, у нее холодная голова. Это меня успокоило. Около собаки стоял молодой мужчина, большой, неуклюжий, совсем как ты, и смотрел на собаку. Я привела его домой. Мы долго сидели, я на кровати, он на стуле. Я не помню, о чем мы говорили, может, ни о чем и не говорили. Я думала о тебе, мне казалось, что он — это ты. Странно, Антон, но так было.

Я разобрала постель, и мы легли. У него были мягкие, как у тебя, волосы. Мне показалось, что это ты вернулся. Что я говорю, Антон, но у меня нет сил… Я спала, когда он ушел. Потом он еще приходил, но я не открыла ему. Я поняла, что это не ты. Пришло какое-то оцепенение. Самое большое горе — живот, он никак не хотел подождать, рос, рос, прямо на глазах. Я старалась перетянуться шарфом, но становилось трудно дышать. Ты меня не слушаешь! Ты посмотри, какая я безобразная, у меня под рубашкой спрятан арбуз… Ты только мне скажи, если что случилось в твоем сердце, то ты сканей. Я убиваю тебя, Антон. Ты очень постарел, это я тебя состарила, тыне был таким. Ты был не таким, нет, Антон, это не ты! А я не старею. Я просто перестала чувствовать, а когда перестаешь чувствовать, то человек сам по себе, а жизнь сама… Лучше бы я стала старухой, старость острее чувствует — это я предполагаю.

Мне кажется, Антон, что я чего-то недопонимаю, не добираю нутром. А ты все понимаешь, ты переполнен. Если не можешь, то я уйду. Во мне ничто не изменилось. Я все такая же. И другая. У меня не твой ребенок. Он наш! Мне это странно, я даже не понимаю, почему он не твой. Я просто догадываюсь, что он не твой. Странно. Нет, он твой. Иначе не могло быть. Абсурд. Я думаю сейчас о том, что дети есть дети. Я же его рожу, тебе это не безразлично? Я тебя замучила? Я старею, Антон, по ходу действия, я только сейчас это почувствовала. Надо пойти посмотреть на собаку, если она там, на месте, значит, все в порядке. У меня нет выхода. Скажи, у меня есть выход? Какая-то я странная. Скажи, правда? У тебя тоже нет выхода. Это тот случай, когда у людей нет выхода. Ну, разве это выход — уйти и мучиться, и мучить меня? И тогда не будет ни тебя, ни меня. Вместе мы есть, а так нас не будет. Когда ты и я — это что-то значит. Тогда воздух, земля, дома, люди, собаки имеют смысл. Это ведь что-то значит. У нас будет ребенок. Если захочешь, я рожу еще сколько захочешь!

Это ведь твой ребенок, иначе я не могу думать. Иначе не могло быть, Антон, иначе — чей же он? Я умру с горя. Я убиваю тебя, мой дорогой! Но я не знаю, что мне с собой делать. Все как-то перевернулось. Не знаю, что я говорю. Но ты не поддавайся, все образуется, ведь нельзя же просто так порвать. Я допустила ужасную несправедливость по отношению к нам, это неосознанно, Антон. Ну, как тебе сказать? Ребенок взял вазу, а она оказалась тяжелой и выпала из рук — вазы нет, но ребенок же остался, ну, куда же его, Антон! Ты можешь уйти, но ты уйди с легким сердцем, я думаю только о тебе. Если ты меня станешь презирать и тебе станет легче — от любви до ненависти, говорят, один шаг, — я никогда не смогу тебя ненавидеть. Ты ничего дурного не можешь сделать, я тоже не могу. Людей судят по поступкам, это я знаю. Но нас никто не может рассудить — причины поступка неподвластны нам. Они лежат по ту сторону нашего сознания, Антон, я совсем стала старухой, я не знаю, что говорю, у меня совсем нет сил. Если хочешь, давай уедем. Но зачем? От себя не уйдешь, от людей — ни к чему, люди — они везде одинаковы. А тут собака, ее еще не продали, я знаю. Мы накопим денег и купим ее. Я поставлю ее здесь. А рядом детскую кроватку. Умывальник вынесем в коридор. Я буду приносить тебе воду в тазике, я знаю, ты не любишь теплую воду, я не буду приносить теплой воды. Но, если ты хочешь, можешь уйти. Ты всегда можешь это сделать.

Посмотри, какой грязный снег на улице. Скоро придет весна. Тротуары будут дымить паром, и, как масло, блестеть лужи. Я уберу вторую раму, и будет в комнате пахнуть солнцем. И дымом. Жаль, что в городе не разрешают разводить костры. Когда жгут листья и мусор, я всегда волнуюсь, ты тоже волнуешься, я это знаю. Ты любишь, когда подсыхают крыши. Я тоже люблю. Крыши струятся синевой, и в этой полыхающей синеве голуби. Они сытые и довольные. Я не люблю голубей — они самодовольные. Я люблю собаку и тебя. Нельзя всех сразу любить. Я люблю только тебя.